Сибирские огни, 1985, № 11

при ней 9 тал несовершеннолетний, да что там, пацан еще, Олежка, наш сын. Вот кто, в конце концов, расплачивается за любовно-семейную безнравственность родителей! Вот у ж поистине: на любовь у нас пра­ ва — ка к у богов, а обязанностей, ответственности перед ней — ка к у убогих! Отсюда и тысячи покалеченных судеб. И до чего же добреди- лись наяву жрицы и жрецы свободной любви? Что же осталось от без­ наказанного, до поры До времени, любовного пиршества? Безотцовщина, душевная пустота, одиночество и для них оказались беспощадными судьями,— все равно срабатывают вековые народные нравы и жизнен­ ная правда. Но пока жрицы свободной и расчетливой лю бви— при цветущей силе и наглости, им любое горе по колено. Когда мне, после нескольких лет проволочки, назначили срок защиты диссертации, и я, ка к прекрас­ нодушный губошлеп, сказал об этом уже с полгода к а к не разговари­ вавшей со мной Рите, знаешь, что она ответила? «Не надейся! Даже диссертацией не купишь!» Во мне все онемело. Рита мне почудилась каким -то проклятием женского рода. Какой жалкой тряпкой я сам себе показался?! Да, я был напуган первым разводсым. И поэтому с Ритой осторожно уповал только на разговоры, уговоры» убеждения и до того от этой лжегуманности разімяк, что, когда потребовалось употребить власть, было поздно. Я чуть не об стену бился, стараясь понять, что же проис­ ходит? Зарвалась? Обалдела от ненависти?.. Все это не то, не то. Но что же? И знаешь, Марина, что мне в голову пришло? Не я — физически, персоной, обликам — ей ненавистен, а я — ка к носитель чуждых ей взглядов. Потому ее и бесит сама природа моих стремлений и успехов, хоть небольших. Ведь принять их — значит не только семейной власти лишиться, но и веры в непогрешимость своего образа жизни заодно с ро­ дительским и клановым. Вот чем она поступиться Не может! Тут уж действительно ее ни кандидатской, ни докторской диссертацией не купишь. Сколько лет, сколько сил и нервов я затратил на диссертацию, и вот, наконец, защита предвидится, и что же? Порадоваться оказалось не с кем. Потребность принести и отдать каму-то свою самую большую радость была неодолимая. Исцеловал я Миланку, поехал на ночь глядя к сыну. Олег, он уже девятый класс закончил, по-мужски сдержанно возгордился, что его отец все-таки станет кандидатом наук. Распроща­ лись мы с ним, а мне до умопомрачения еще чего-то не хватало. И я, наглец, зная, что у нее дама сын, мать, отец, поехал к женщине, мы с ней когда-то в одной школе работали, и она была ко мне более чем неравнодушна. Приехал я к ней и... Дамой она меня, конечно, не отпустила. Когда Ковин рассказал о женщине, Марина посмотрела на него удивленно, ревниво и осуждающе потупила глаза. Он заметил, что с ней произошло что-то неладное, но не омог остановиться; — Если уж честно, Марина, то случись все так, ка к они хотят, то и для любой другой семьи — Рита пропащий человек. Ее та же участь ждет, что и Лю д ку мою предбывшую. — Да не убивайся ты из-за нее... — отстраненно сочувствующе ска­ зала Марина.— Тебе не о ней, о себе надо думать. А с ней я буду го ­ ворить. Обязательно, честное слово... Разглядывая Марину изучающим взглядом, Ковин верил, что она будет говорить с Ритой, образумливать ее и осуждать, но защищать его, ка к тогда после его отъезда в деревню, она не станет. И укорил себя за излишнюю откровенность. Время, отпущенное судом на примирение, шло, а Ковин не делал больше попыток заговорить с женой, не искал поддержки ни у тещи, ни 38