Сибирские огни, 1985, № 11

особого интереса ни у читателей, ни в критике. Причину удачи Г. Немченко и неудачи Г. Емельянова установить, как мне пред­ ставляется сейчас, нетрудно. Не ставя себе такой цели — подробно анализировать ро­ ман Г. Немченко, хочу тем ' не менее от­ метить, что молодому писателю удалось создать запоминающийся образ простого рабочего парня, чьими руками вершатся главные дела на земле. Сопоставляя «Берег правый» с «Галочки- ным» или с не менее известным романом В. Орлова «Соленый арбуз», лишний раз убеждаешься, что успех к автору приходит только в том случае, когда он «представля­ ет» читателю в качестве главного героя личность интересную, самобытную, ярко индивидуальную. Такое приятное знакомст­ во и состоялось в свое время у читателя с Мишкой Галочкиным и Букварем. И хотя главные персонажи романов Г. Немченко и В. Орлова не стали героями нашего времени в самом высоком понимании этого слова, читателю м и запомнились, потому что в них так или иначе отразился духов­ ный и нравственный облик молодого поко­ ления 50—60-х годов. Г. Емельянову, к сожалению, не удалось найти в массе изображаемых им лиц ни своего Галочкина, ни своего Букваря. Вна­ чале он было заинтересовал нас историей Вальки Храмова, поведав несколько любо­ пытных эпизодов из неудачливой «одиссеи» этого начинающего летунишки. Затем вни­ мание его привлекли двое ребят-москвичей — друзья детства Виктор Бродский и Глеб Трошин, приехавшие на стройку по путев­ кам комсомола. Но и эта пара недолго за­ нимала его, и автор переключает внимание на Вадима Каткова, комсомольского секре­ таря стройки. Однако цельный, самобытный характер и тут не лепится, потому что автор все спешит вперед, торопится за­ хватить в русло повествования как можно больше событий и фактов. В итоге это стремление к всеохватности, к многопла­ новости оборачивается у Г. Емельянова разбросанностью и эскизностью. Много со­ бытий, много людей, масса симпатичных ребят, отличных производственников и ак­ тивистов, но ни один из них не предстал личностью значительной и масштабной, никто не запомнился, не пришелся «по сердцу». I I Итак, даже обращение к «большому полот­ ну» не принесло Г. Емельянову особых лавров. Больше того, этот роман создавал впечатление, что автору его предстоит еще, как говорится, пахать* и пахать, прежде чем выйти на новый рубеж, создать нечто дей­ ствительно серьезное и значимое, И тем более было неожиданным появле­ ние почти одновременно с «Берегом пра­ вым» повести «Хочу удивляться!» Эта ма­ ленькая повесть носит столь откровенно­ декларативное название недаром и по праву. Поставив себе такую задачу — удив- . литься,— писатель удивил прежде всего читателя. Удивил тем, что обратился на сей раз не к очевидным, лежащим на поверх- ности, фактам, в «скорлупе» которых сокры­ ты столь ж е очевидные «прописи», но к сложным жизненным явлениям. Похоже, до писателя наконец-то дошла та вечная «про­ клятая» истина, которая с виду кажется такой простой, но для подтверждения ко­ торой иному художнику слова не хватает | целой жизни. Истина эта состоит в том, • что большая литература всегда обращена к каким-то Оагадкам, странностям, парадок­ сам, что лишь при столкновении с тайнами человеческого бытия и рождается настоящее искусство. Хочется обратить внимание на такую де­ таль. ,Один из героев повести «Хочу удив­ ляться!»— В а с я . Залыгин — постоянно и вроде бы совсем не к месту вставляет в свою речь «афоризмы» типа «Не висни на подножках — опасно для жизни!», «Выхо­ дить из вагонов только в сторону платфор­ мы», «Оберегай полезных зверей» и проч. Эти «мудрые мысли» Вася берет со спичеч­ ных этикеток и произносит их, разумеется, с изрядной долей иронии, издеваясь над скудоумием художников-оформителей мест­ ной спичфабрики. Однако здесь есть и свой подтекст. Быть может, это покажется и натяжкой, и даж е бестактностью, но мне думается, что в иронии Васи Залыгина звучит в какой-то степени самоирония — издевка автора над ранними своими рас­ сказами и очерками, каждый из которых, как уже было отмечено, непременно декла- . рировал некую прописную истину, ненамно­ го отстоящую по «глубине и значимости» от этих спичечно-этикеточных изречений. И как знать: не с умыслом ли вставил автор в речь своего героя эти «афоризмы», не дает ли понять нам этим, что в новом своем произведении он решительно отказывается от той надежной, апробированной «модели», по которой сделаны ранние его вещи? Сама повесть отвечает на этот вопрос положи­ тельно, ибо в ней совершенно отсутствует какая-либо прямолинейность и назидатель­ ность. Характеры ее героев раскрываются не «в лоб», не на голых фактах, а в сложных взаимоотношениях друг с другом, в поступ­ ках неожиданных, нелогичных, порой совершенно непредсказуемых... Люди, утверждает автор, должны жить, дивясь и самой жизни и удивляя один другого, и для этого нужно совсем немно­ г о е -ж е л а н и е творить добро и не бояться проявить «без оглядки» свою доброту. Ведь в том-то и беда, что многие люди, даже будучи в душе и добрыми, и отзывчивыми, и участливыми, «стесняются» выказать эти свои качества, становятся «черствыми по обстоятельствам». Вот здесь один из па­ радоксов, одна из тех печальных тайн наше­ го бытия человеческого, к которой обраща­ лись многие, в том числе и великие худож­ ники слова, но которая и по сю пору тяготеет над нами, и манит, и тревожит нас. И хорошо уж одно то, что Г. Емелья­ нов не побоялся коснуться, этой тайны, подступиться к ней, и уже само приобщение писателя к сложнейшей жизненной пробле­ ме-загадке позволило ему высказать такие горькие, пронизанные болью за человека и за все наше повседневное житье-бытье сло­ ва, которые воспринимаются как откро­ вение. «Мне сделалось тоскливо, и я вдруг по­ нял, отчего люди не отзывчивы и скучны: