Сибирские огни, 1985, № 11

— Да, Леня... Так что передать твоей матери? Я, собственно, за этим и приехал. — Галина палку колбасы, еще что-то приготовила... — Тогда неси! Мне пора. Надо в дорогу готовиться и все такое. — А ужинать? Ты чё опять, Юра? Для тебя, ка к всегда, Галина раздобрится, бутылочку поставит, посидим, покалякаем... — Не хочу я ухи, Леня, а водки — тем более. Так что неси гостин­ цы для матери, и я отчалю. Обиженный Леня, зная не только деликатность, но и неуступчивость земляка, да еще сокащника, одноклассника, которого не уломаещь, коли он взбрындил,— не настаивал больще, а скорее участливо заискивал: — Про Вику опять ничего не сказал... Ничего еще не надумали? — Нет. Все по-старому,— ответил Ковин и поднялся. — Да погоди ты! — усадил его Леня.— С тобой никогда про это де­ ло толкам не поговорищь. Я тебе добра желаю. Ты не торопись оформ­ лять отношения. Поживи пока один. И по себе и без довеска найдешь... Нервничая, Ковин закурил. И Леня опять потянулся за сигаретой. — Корова, с теленком купленная, конечно, всегда прибыль, но не надо тебе такой прибыли. — Вы меня затуркаете своими поучениями! — вспылил Ковин. Леню это не остановило. Поучать — не выслушивать! — Мое дело, конечно, сторона, а ты все-таки не спеши. Сколько крови попортила тебе диссертация, но выстоял, защитил! Теперь, будь добр, себя сумей защитить от новых бабьих козней. Леня примолк, раскуривая гаснущую сигарету. — Первая жена у тебя, ка к говорится, была от бога, а все ж сплы­ ла. Так что в этом деле даже на бога не надеГіся. Вторая точнякам по­ палась тебе от черта, ну а третья, сам знаешь, должна от людей. Хо­ рошо бы хорошую и от хороших. Я ка к задумаюсь когда про твою жизнь — до слез обидно, зло берет! Я бы обеих твоих законных в той вонючей Ельцовке утопил, чтоб чистую воду не поганить. Ковин все еще терпел истязание сомнительной добротой. — Чё дергаешься? Что я не так сказал? Ты корпел, корпел... всего добился, а для кого? На кого тити-мити зарабатывать придется, если Вика тебя охомутает? На ее оболтуса магнитофонного! А свои, ка к отпо- лучают алиментики, облизываться должны, да? Но чужие дети, ка к ни холь их, родных никогда не заменят. Отвернутся от тебя твои дети, ни­ какая любовь милой не будет. Трогательная забота Лени вроде бы обязывала поддакивать столь чуткому товарищу. Ковин же казнился и молчал. С тех пор, ка к он ос­ тался без второй жены, у него крайне обострилась нетерпимость к фальши. Нетерпимость эта постоянно была настороже, побуждала его к проверке и переоценке всего, кам и чем дорожил, кого и что любил, на кого и на что полагался и кому безоглядно доверял. Леня Севастья­ нов был для него в чем-то более, чем приятель, товарищ и даже друг. Он был единственным землякам здесь, в городе, и потому самым близ­ ким человеком, олицетворением родины, детства, школьной юности. Любить и уважать Леню ему хотелось так же, как и все дорогое и родное. Но чего ни наговорил Леня вроде из самых лучших побуждений, будто бьг сердобольно, а на самом деле бил больно по сердцу, за что волей-неволей хочется дать сдачи. — Л е н я !— едко заговорил Ковин.— Почему бы тебе и меня заод­ но с моими законныіми не утопить в Ельцовке? — Ты чё! Белены объелся? Да я для тебя что хошь сделаю, а ты такую ахинею несешь! — Нет, Ленечка, не ахинею. В деревне перед родней и земляками ты меня частенько топишь: Юра такой. Юра сякой, больно образован­ ный, заносчивый, характерный, сам виноват, что семейная жизнь у него не складывается... А ведь никто лучше тебя не знает, ка к и почему все происходило и произошло. Леня предпочел горделяво обидеться: