Сибирские огни, 1985, № 10
Юра поправил свою густую шевелюру, подушечками пальцев при гладил вьющиеся бакены. Что называется, почистил перышки. — Ну-с, товарищ сержант, самое время продолжить наше интервью. Вы готовы на мои вопросы? — Валяй. Я вижу, самбист, ты языком круглосуточно можешь молоть. Ага, он же без костей.— Юра прошелся по комнате, изображая глубокую думу. Прежде всего, хочу спросить: а не боитесь ли вы ос таться без работы? — Хм... Как это? Так. Допустим, исчезнут хулиганы, пьяницы, злостные непла тельщики алиментов и прочие элементы. То есть народ станет исключи тельно сознательным. Что тогда будете делать? ~ Опять на завод пойду. Ей-богуІ У меня руки и сейчас чешутся. У себя дома чего только ни наделывал. По хозяйству, стало быть.— Худоногов прищурил глаз, усмехнулся.— Только навряд ли в ближай шее вршя останусь без работы. Хотя, может, хулиганья и поменьше стало. Но работы хватает. То, глядишь, какой-нибудь малец мамку в толпе потерял, то какую-нибудь старушку через улицу надо перевести. Вокруг, конечно, много людей, но все спешат, всем некогда. А которые и не спешат: не хотят. Вот и приходится нашему брату, милиционеру. Или даже это: лежит человек, мокнет под дождем или же зимой на снегу замерзает. И никто к нему. Оно, конечно, знали бы, что больной, может, и подошли бы, а так, думают — алкаш. С алкашом связываться! А кто подойдет да разузнает? Опять же наш брат, милиционер. Я вот за вами на улице наблюдал, специально не вмешивался. Молодцы, решились. Но опять же по обязанности, надевши красные повязки. А так, в свободаое время, подошли бы?.. Вот ты, самбист, подошел бы? В зависимости от обстоятельств и настроения — А ты? — Да поди они! — отмахнулся Паша Долгов.— Я сам ни разу не валялся. — А ты? А мне некогда по улицам бродить,— ответил Серега Каретников. — А ты? А ты? — продолжал расспрашивать Худоногов. И не успокоился, пока всех не опросил.— Вот видите. Желающих доброволь цев мало. То есть, хотите сказать, всеобщее безразличие? — опять бразды правления взял в свои руки Трошкин. Не безразличие, а народу много. На всех нервов и сочувствия не хватит, не выдержит человек. Вот, помню, когда в деревне раньше жил, такого не было. Всякий другого подберет, дотянет домой. Там всем на' всех сочувствия хватало. На город замахиваетесь, товарищ сержант? — Да, на город. Лучше всего жить, однако, человек по сто, как в небольшой дерейне. На сто человек нервов и сочувствия хватит само му обыкновенному человеку. — Что ж сам в город перебежал? То особый разговор. И раз уж без них, без городов, обойтись нельзя, надо особую службу завести. Вроде уличного бюро добрых услуг. У милиции пока свои задачи, но, если поставят эту,— потянам. Конечно, это будет уже не просто милиция. Можно и специальное название при думать, специальную форму, ну, и для привлечения сотрудников зарпла ту поднять... Ну, вот и договорились,— насмешливо прервал Трошкин.— О чем бы не вякали, итог один: зарплата. Я скоро в вас полностью разочаруюсь, товарищ сержант. Больно вы приземленный оказались. Женофоб к тому же. И, судя по вашим высказываниям, ярый противник виноделия и виночерпия. Это да,— подтвердил Худоногов.— По мне хоть сейчас всю эту брагу в океан слить.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2