Сибирские огни, 1985, № 10

кивнул он в сторону Орлика,— потому как все равно следом увяжется. Кутузов навьючил на Орлика оба рюкзака, и мы двинулись. Солнце встречали уже далеко от лагеря в редколесье. Шли молча. Будто архи-^ вариус, неожиданно попавший в забитое хранилище, я ворошил свое прошлое. Сквозь паутину и пыль вдруг ярко проглядывали дорогие мне краски. ...Вот наш маленький белый домик. Вот рыжий, очень похожий на Орлика, конь Огонек, привязанный к шаткому штакетнику у нашего маленького дома. Вот отец, невысокий и плотный, в тесной гимнастерке, в желтых ботинках с черными обмотками. Вот наша комнатная собач­ ка Дезька. Отец торопливо выходит из темного дверного проема, шумно сморкается в большой белый платок. Плечи его вздрагивают. Дезька трется о его ноги, жалобно скулит, но он не берет ее, как обычно, на ру ки и не щекочет за ушами. Он опять шумно сморкается. Я с любопыт ством смотрю на него, сидя у забора, к которому привязан Огонек Я горд тем, что отец доверил мне охранять настоящего военного коня Я еще маленький, я боюсь давать Огоньку хлеб и сахар с ладони. Я от щипываю маленькие кусочки хлеба от большого куска, лежащего у ме ня на коленях, и бросаю их на землю перед Огонькоьм. Он подбирает их. Иногда я бросаю неловко, и конь, привязанный к штакетнику, не может дотянуться до кусочков хлеба и сахара, и они лежат в пыли вокруг него. Ко мне и к Огоньку подбегает Дезька. Она трется о мои голые коленки, лижет липкие от сахара руки, лицо. Потом подбирает хлеб и сахар, разбросанные вокруг коня, и бежит к дверям дома. Милая, пушистая, как цыпленок, Дезька, едва достающая холодным носом мне до колен, как много угадывала ты собачьим чутьем в тот жаркий день 1941 года, когда уходил на фронт отец и умерла моя мама. Милая Дезька, это умерла не твоя, а моя мама, и поэтому от тебя не скрывали этого. Я был маленьким и болезненным, меня нельзя было расстраивать, и мне не сказали тогда, что умерла моя мама. Мне го­ ворили, что она уехала, и я долго ждал ее. И лишь потом, когда я уже почти привык жить без мамы, мне сказали, что моя мама умерла. Зачѳм вы скрыли? Зачем вы сделали это? На всю жизнь в душе осталась запоздалая, невыплаканная горечь. А потом из нашего южного приморского города, к которому подхо­ дили немцы, я и' сестренка вместе с мамиными сестраіми и их детьми эвакуировались на Урал. Сначала мы шли на заваленном бочками, ящиками, чемоданами и узлами теплоходе «Артем». И еще очень много детей и взрослых еха­ ло с нами. Мы все сидели и спали прямо на палубе, и было так тесно, чт^даже негде было ходить. Потом мы ехали на поезде в товарном вагоне, потом на телеге. Целый год мы жили в маленьком уральском городке Уфалее. Я и две мои двоюродные сестренки ходили в детский сад. А по воскресеньям вместе с другими детьіми-бежѳнцами мы бегали на речку, что протекала неподалеку, и играли там в «море», «корабли», «морские бои» и хвастались друг перед другом: «А папа вчера с фронта писымо прислал». «А мой — тоже»,— отзывался кто-нибудь, а третий вдруг всхлипывал, размазывая кулаком слезы. И мы, сразу поняв все, отдавали ему свои красивые камешки, и выбирали его командиром ко­ рабля, и помогали нарвать крапивы на «борщ». Немцев так и не пустили в наш южный город, и мы через год верну­ лись в него. Я несколько дней подряд во всех закоулках нашего двора искал Дезьку. Несколько дней я носил в кармане своих детских штани­ шек облизанный кусочек сахару. Я звал Дезьку, держа липкий кусочек сахару в вытянутой руке: «Дезька, Дезька, на, на!» Когда Дезька не ото­ звалась и на третий день, я заплакал и съел свой кусочек сахару. У Гали во дворе тоже есть собака Дезька, но эта большая, гордая восточно-европейская овчарка совсем не похожа на мою маленькую Дезьку. Только вот клички у них одинаковые. Но эту, не мою Дезьку тоже любят мальчишки и девчонки из Галиного двора, и Галя любит. Я много раз видел раньше, как, присев на корточки возле лежащей на