Сибирские огни, 1985, № 10
— Все пустые? — Да, макроскопически — ничего. Может быть, под микроскопам? — Да, конечно, может быть, может быть... Вот здесь уже,^в глотке, у меня все эти «может быть» сидят!— словно устыдившись своей вспыль чивости, он медленно добавил: — И все-таки должна быть россыпь. Ка к ты ни крути, а должна.— Он вынул свои схемы и планы.— Шурфами должны достать. Но вот сколько бьюсь — ни черта понять не могу, по чему по левому берегу в прошлом году никаких даже признаков рос сыпи не было, а в этом году вышли на правый берег в стык с прошло годней площадью — и пожалуйста. Ну я бы понял это, если бы по реке разлом шел, ну срезает, мол, россыпь. Так ведь нет разлома. Сто раз я уже проверял — нет его. Может быть, у меня уже в голове разлом? Не соображаю я? У Юрия вот утром спрашивал— так и он не сказал ни чего. Плечами пожал только. И посмотрел на меня подозрительно, как на идиота.... Вадим замолчал, медленно развернул на походном столике сложен ную гармошкой схему — Вот поомотри,— сказал он,— поамотри. Ты же у нас теоретик, так и скажи, почему у левого берега пусто? Скажи! Он шагнул к выходу из палатки, я склонился над схемой: слева вдоль узкой ленты реки тянулись синие крестики, справа — красные. Это означало, что в пробах, взятых слева, илыменита — спутника алма за — почти нет, справа — есть. «Почему же нет его на левом берегу?» — мучительно думал я. И вдруг недобрая догадка холодной иг.дой прон зила меня. — Вадим, кто в прошлом году у самой реки ходил? Он просунулся в палатку, удивленно вскинул тяжелые красные веки, уставился на меня долгим взглядом, потом сощурился оцениваю ще, медленно и тяжело закачал головой. — У тебя нет оснований подозревать. Таім ходил Юрий! — И все-таки есть основания. — Ка к ты можешь? Ведь он спас тебе жизнь. — Он тебе уже рассказал? — А разве это нужно было скрывать? —' Да нет, не скрывать... Есть у меня основания подозревать его,— твердо сказал я и мимо опешившего Вадніма вышел из палатки. «Спас тебе жизнь»!. Да меня жгло его спасение, как клеймо. Я торопливо шел по тропе к линии шурфов, где теперь был он. «Конечно, он мог! Конечно, мог! — убеждал я себя.— То-то в прош лом году он раньше всех приходил из маршрутов. А пойма о-го-го ка кая там тяжелая, вся заболоченная. Так он, значит, и не лазил по ней... Брал шлихи поближе — отмечал подальше...» Я не заметил, как вьгшел на линию шурфов. До меня звонко доноси лись удары кувалды. И я пошел на них. Над ближним шурфом чуть клубился пар. Я подошел и невольно залюбовался. Вот это Леха! Наверное, если бы на моем месте была сейчас жен щина, она бы обязательно влюбилась в него. Он работал с необъясни мым упоением. Он работал так, как в минуты откровения люди поют или танцуют. Он бил кувалдой так, как будто для него это было самым главным, самым любимым делом в жизни. А на лице у него светилось необузданное наслаждение. Он был обнажен по пояс. Все тело было покрыто татуировкой. На одном плече — «от бабы жисть», на другом — «от бабы подлость». На широкой спине вытатуирован мальчик, пуска ющий в луже бумажный кораблик, на кораблике надпись: «шхуна счастья». Наколки у меня всегда вызывали отвращение, но сейчас они не мешали мне. Я смотрел на его рельефные мьшцы, и імне казалось, что каж^дая из них отдельно счастлива работой и потому излучает неподдельную м уж скую лихость и пружинит при каждом взімахе кувалдой. Леха вскинул голову. 3,аметил меня. Подмигнул н продолжал.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2