Сибирские огни, 1985, № 10

но ему никто не отвечал. Он позвонил снова. Раздраженный Галин го­ лос сказал, чтобы он сейчас же убирался, иначе она разбудит маму и постучит соседям. Тогда я сказал, что это уж слишком. Она вскрикнула, тихо сказала: «Ты?». Чуть громче добавила: «Уходите сейчас же». Мы понуро затопали вниз по лестнице. Утром я проснулся с чувством вины. Я вспомнил ночной поход к Гале, мне стало не по себе. Я просто должен извиниться. Это совсем не унижение... На мой звонок Галя широко раскрыла двери и застыла в дверном проеме с полуоткрытым ртом и огромными глазами. — Ты? — шепотом проговорила она и так же тихо добавила: — Уходи. Ты пришел слишком поздно. — Нет. Сегодня не поздно,— улыбаясь, залепетал я, зачеім-то вски­ дывая к глазам руку с ѣасами. Наверное, это было очень глупо и смеш­ но, потому что Галя неожиданно громко засмеялась. — Клоун несчастный! — резко оборвала она смех.— Уходи отсю­ да. Слышишь? Уходи! Уходу! Уходи! Святоша. Чистюля. Никогда не смей приходить ко мне. Поздно. Слышишь: уже все, поздно! Слезы послышались в ее крике, она с силой перед моим носом за­ хлопнула дверь. Я стоял, ничего не понимая, пораженный. Ошарашен­ ный сначала ее вульгарностью, я теперь до слез жалел ее. — Ну перестань, Галя. Я извиниться хотел. Ну слышишь. Галчо­ нок? — Не смей больше так называть меня. Н твоих извинений мне совсем, совсем не нужно. Понял? Ничего не нужно! — бормотала она сквозь всхлипывания. — Ну ладно, Галь. Я ухожу. Я уже ухожу. Только ты... не надо, Галь, хорошо? Хорошо, да? Я отошел от двери и остановился у лестницы. Напротив меня на подоконнике стоял тот самый глиняный горшочек с потрескавшейся почвой, из него сиротливо торчал чахлый росток лимона с пожухлыми листьями. «А дожця-то сегодня нет»,— машинально отметил я. Раньше ссору с Галей я не воспринимал всерьез: казалось, что сто­ ит мне захотеть — и все образуется. Теперь я почувствовал, что это серьезно, что Галя может меня в чем-то не простить, что у меня может больше совсем не быть Гали. Я не мог смириться с этим. Теперь во что бы то ни стало я хотел сохранить свою Галку. Когда я пришел к Гале снова, она сказала, что не откроет мне, что если я хочу, то могу разговаривать с ней через дверь. Меня обидело это, но я объяснил ей, что пришел извиниться, что я был ночью не прав, и вообше был не прав. Я говорил. Она молчала. «Ты слушаешь?» — вре­ мя от времени проверял я, тогда она отзывалась. Потом она сказала: «Ну теперь иди. До свидания». «До свидания»,— ответил я. Уже девятый вечер подряд я приходил к Галиным дверям, и мы че­ рез них разговаривали. Я говорил, что сильно по ней соскучился, что мне хочется увидеть ее глаза, ее косы, ее губы. — А для чего тебе все это? — вдруг спросила она. — Как для чего? Я люблю тебя! — А зачем тебе мои косы? Ты будешь обматывать их вокруг сво­ ей шеи, забывая, что они живые и что мне больно? — Замолчи! — не выдержал я.— Как тебе не стыдно. Галка? Как ты смеешь? — К сожалению, смею. Ох, как смею! Давай прощаться. Приходи завтра. Значит, ты говоришь любишь мои косы? — Да? — Ну, до свидания. Когда я пришел следующим вечером и позвонил, Галя широко распахн/ла дверь, сказала: — Входи. Я застыл на пороге. Это была не Галя. Ее глаза, ее губы, ее руки, но это была совсем не она. Глаза в иссиня-темных кругах, лицо блед­ ное. Поворот головы такой же, как прежде, но в нем что-то необычное, жуткое.