Сибирские огни, 1985, № 10

— Дык зато — не дубовая,— огрызрулся Кутузов и, широко улы-" баясь, протянул два конверта Вадиму, один — імне. Я шял его и вьшел из палатки. Я хотел быть с Галей наедине. Я ушел подальше аж за Крутиху, прислонился щекой к холодному стволу березы и надорвал конверт. ’ «Может быть, мне не надо бы тебе писать, но я все-таки пишу Я ждала тебя с самого утра. Даже еще с ночи. И даже раньше. Мне все мерещились за дверью твои шаги, и я открывала двери. Но там никого не было. Совсем никого. Потом пришли девчонки и ребята. И все позд- равляли меня. И было весело и много цветов. А я потихоньку все под- ходила и подход-ила к двери. А когда все ушли, я разревелась: я тав ждала тебя, я думала, что с тобой что-то случилось. ' Как ненавижу я теперь свои слезы, как ненавижу я тебя. Я все знаю теперь. Я знаю, что ты трус, что ты болтун и идеалист. Что какой- то шлих для тебя важнее, чем я. Ведь говорили же тебе, что этот гадкий шлих совсем никому не нужен. Говорили же? Я ненавижу тебя, я не хочу тебя видеть. Я тебя не Люблю и никог­ да не любила. Слышишь? Никогда!» Мне показалось, что я, сделавшись совсем пустыім изнутри стою на необитаемом острове среди звенящей тишины. И она сдавливает мне виски, грудь, тело. По-рыбьи открыв рот, я круто глотнул тугой комок воздуха. Я пошел бездумно, глядя себе под ноги. «А откуда она знает,— неожиданно подумал я,— откуда она знает про шлих?.. Да. Только Юрий знал об этом. Только он. Но разве это возможно? А ты,— мысленно обращался я к Гале,— ты... Так всему поверить, так зачеркнуть все. Хотя ты ведь «никогда .не любила. Никог­ да». А как же тогда? Как же тогда все, что было?» Почти физически я чувствовал, как в груди у меня рушилиоь две мои главные, две мои самые высокие крепости. Я безразлично оглядел­ ся: холодные, похожие на верстовые столбы березы, были бездушны и не нужны. Я побрел между ними, раскидывая ногами мертвые листья В руке я держал тоже мертвый лист, только не с дерева, а белый в клеточку, исписанный Галиными словами. . ’ Крепости рушились во мне. Я слышал, как огромные красные кам­ ни срывались сверху и, грохоча, летели вниз, и били острыми краяіми по ребрам, по сердцу — все разбивали в кровь, и было больно. Я сел на полусгнивший пенек. Обеими руками я набрал влажных желто-бурых листьев и прижался к ним горячим лицом. Они пахли прелым сеном какое бывает ранней весной в неумело сложенных прошлогодних стогах’. Да, совсем так, как эти листья, пахли в ту весеннюю ночь Галины косы, Галины руки, Галины губы. В сумерках того давнего майского вечера мы с Галей вышли из душной, переполненной музыкой и шар­ каньем ног комнаты. Мы шли по проселочной дороге, убегающей в ро­ щу, и молчали. Мы не хотели возвращаться назад, часто останавлива­ лись и целовались. Сумерки сгущались, Гале стало зябко. Я обнял ее за плечи. «Все равно холодно,— пожаловалась она.— Давай пойдем обратно». Я кивнул, но мы пошли дальше, а когда у дороги увидели стог свернули к нему. Мы прижались к нему спинами, и Галя, положив мне на плечо голову, точно сквозь оон, проговорила: «А мне все равно хо­ лодно. Пойдем обратно». «Нет-нет,— забеспокоился я,— нам так хорошо вместе. Подожди, только чуточку подожди. Галчонок». Я принялся дергать из стога пучки сена, и скоро образовалась нора Мы втиснулись в нее. В норе было тепло и темно. Сено казалось чуть влажным, оно терпко пахло весенней, мокрой зе.млей и прелыми листьями. Обеими руками, словно хрупкую драгоценность, я держал Галину голову и целовал ее... Потом Галя плакала. А в норе так пахло прелым сеном, и Галины руки, Галины косы, Галины губы — тоже. ...Я поднял лицо от уже нагревшихся листьев, что прижимал к ще­ кам, и увидел, что листья мокрые.