Сибирские огни, 1985, № 10

Владимир Бондаренко ПОЖИЗНЕННЫЙ ДАННИК С И Б И Р И Жизнь поэта Владимира Пруссака срав­ нивали с приключенческим романом, напи­ санным на одном дыхании. ...Идет Семнадцатый год. Нашему герою всего двадцать лет. Он только вчера стал студентом Петроградского университета, а уже известен всем студентам. Еше бы — он премьер нашумевшего несколько Лет назад по всей России политического про­ цесса по делу витмеровцев. К тому же за- шишал тогда гимназиста Володю Прусса­ ка «сам» А. Ф. Керенский. Долго потом ше- голявшие вольнодумством студенты пере­ писывали от руки «ужасно крамольную» речь защитника — неудавшегося револю­ ционера, в будущем неудавшегося главы Временного правительства. За процессом потянулись год крепости, пожизненная ссылка в Сибирь и, наконец, февраль семнадцатого... Перед нами опять Владимир Пруссак, опять овеянный славой, но уже не револю­ ционера, а поэта, о котором тепло отзыва­ лись Федор Сологуб и Игорь Северянин, о котором писал в горьковской «Летописи» Д. Выгодский, у которого вышли уже два сборника стихов, не считая публикаций в «Ниве», «Современном мире», «Новом Сати­ риконе», в ряде сибирских журналов. Что ждало его в восемнадцатом году: дальнейший путь революционера или путь поэта-символиста? Скорее всего первое. Не к лицу было автору бунтарских стихов — «Смиренной обители» и «Проволочных заг­ раждении» — запираться в то радостное и тревожное время в башню из слоновой кости. Это противоречило бы его же прин­ ципам. Порывы творчества бесцельны, нскѵсством песню не зови, пока не смочена в коови души, пораненной смертельно. Так писал Владимир Пруссак в 1917 году. Ушли на фронт его друзья: Семен Рошаль, один из вожаков балтийских матросов, именем которого нынче назван крупный гатчинский завод, большевик Лев Рубинов. А Владимира Пруссака подстерегала смерть. Нелепая, случайная, до обидного не согласовывающаяся с его романтической биографией. Какой автор, выведя столь романтичного героя, заставил бы его уми­ рать в овеянный легендами восемнадцатый год от аппендицита и неудачно проделан­ ной операции? Может, это судьба, подобно опытному писателю, придумала эффектный прием, сбросив романтического героя с пьедестала, чтобы предоставить место дру­ гим, более правильным и неошибающимся? Да, были у нашего героя ошибки, были и ложные кумиры. Но ведь Владимир Пруссак пробовал делать ни много ни ма­ ло — революцию. Конечно, делал не один, он только становился на ноги, его револю­ ционный стаж не достигал еще и трех лет. Поражает и его поэтическая судьба. Владимир Пруссак, как поэт, дошел до нашего времени уже в полулегенде. Изред­ ка его силуэт вырисовывается в мемуарах писателей — его современников: Всеволода Иванова, Льва Успенского. Очень хорошо сказал о нем Леонид Мартынов: «Есть ав­ торы, которых знают и любят лишь за какую-нибудь одну из книжек; есть авторы, прославившиеся лишь одним своим стихот­ ворением. А что касается Владимира Прус­ сака, так этот юный поэт покорил меня, юного тогда читателя, даже просто только названием своей книги, названием простым, и трагическим, и глубоко соответствующим содержанию, смыслу, духу этого сборника стихов: «Деревянный крест». «Деревянный крест», книга стихов, став­ шая действительно крестом над могилой Владимира Пруссака, вышла в Иркутске в 1917 году, а в следующем году он. Прус­ сак, умер в Петрограде двадцати лет от роду... Я твердо уверен, что кем-нибудь и когда-нибудь будет достойно воссоздана в литературе короткая, но фантастически бо­ гатая событиями жизнь этого одаренного юноши». Этот отрывок из «Знака бесконечности» выдающегося советского поэта Леонида