Сибирские огни, 1985, № 10

действительно полюбите Россию, у вас про­ падет тогда сама собой та близорукая ■мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже весьма умных людей, то есть будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России». А с д е л а т ь для поэта.— значит прежде всего с к а з а т ь о любви так, чтобы эта любовь была плодотворно разделена. Или, как словно в прямой отклик, почти на по­ лях гоголевской мысли сказал в недавней книге «Слуховое окно» Олег Чухонцев: Но тот, кому Слово дано, себя совмещает со всеми, поскольку Оно зажжено для всех и не в лучшее время. И если ты встал до зари, в пустой не печалься печали, но, радуясь, благодари: какие мы звезды видалні II Родина рождается в детстве, и это созна­ ется тем острее, чем дальше судьба разве­ ла тебя с теми места.ми , где прошло это детство. В каждой второй книжке, если по­ эт родом из деревни, найдешь его нежные признания в любви к этому малому милому миру. Тут нет надобности в большом числе примеров: эта, с есенинской поры прекрас­ ная, дававшая золотые плоды в русской и советской поэзии, ветвь развивается непрес­ танно. И она будет цвести и плодоносить, пока поэзия жива, потому что чувство ду­ шевной приязни к родимому — это, в сущ­ ности, и есть основа всякого поэтического чувства. И опять об этом всераспространен- ном чувстве лучше всего сказано поэтом: Д а! Но скаж у я: без этой тропинки. Где оставляю сегодняшний след, И без росы на лесной паутинке — Памяти нежной ребяческих лет. И без иной — хоть ничтожной — травинки, Жить мне и петь мне?/О пять-таки — нет... Не надо только это «положение» А. Твар­ довского толковать так, что тропинки и травинки должны быть перечислены все поименно, когда поэт подробно и благодар­ но все множит и множит стихи о разных днях и часах своего угла, все перебирает милые сердцу места и имена, и все это славно, чисто, напевно, все простосердечнр и верно, но скоро ты словно глохнешь от этой поэзии, и как ни узорчаты, как ни ис­ кренни стихи, а уж Родины ты тут не услы­ шишь, эхо ушло, умолк дорогой отголосок. Вот очень хорошая книга. Татьяны Смер- тиной «Село Сорвижи» о родной вятской деревне. Будто и не сочиняет поэтесса стихи, а живет ими как ежедневной рабо­ той — и сено копнит, и корову доит, и детей нянчит — все просто и в обыденности своей ненаглядно. И если уж помянет какую Агафью или Пахома, то сразу видно, что это никакие не придуманные, а именно сорвижские Пахом и Агафья, которых мож­ но и сейчас в поле или дома застать. Во­ истину: Д о того здесь все родимо. Грех о том и говорить. Или еще одна книжка — костромской поэтессы Татьяны Иноземцевой, где, мо­ жет, земля-то чуть другая и заботы у поэта иные, да вот любовь та же; я эту землю не делила на не свою и на свою. Не все на ней удачно было. Но как же я ее любила И как люблюі Хорошие обе книжки, из каждой можно много цитировать, но только уж полнее вот этих цитат не скажешь — интонация будет все та же, только деталей будет прибы- ва'гь, а мелодия мысли не разовьется, не пойдет к той обобщительной полноте, ко­ торую, кажется, до слов узнаешь — по поступи. Тут уместно вспомнить, как Белинский, приведя пушкинскую балладу «Жених» и восхитившись ее народной правдой, чудной верностью характера и чистотой речи, все же говорит, что Пушкин не зря больше не делал_ таких опытов и что публика, по­ жалуй, справедливо не обратила внимания на балладу, потому что мир этот так тесен и немногосложен, что «истинный талант не долго будет воспроизводить его». Вроде и странно было упрекать Пушкина за пов­ торение хорошего опыта после всех похвал, которые высказал о балладе Белинский, но критик все-таки справедлив: как родной мир ни мил, а перечислительное, не обоб­ щающее его сознание скоро прискучит читателю и не разбудит в нем должной, призываемой Гоголем деятельной любви к России. Как не разбудит ее и скоропись, незрелость мысли, произвол над словом и темой. Тяжела, например, слуху и сердцу насильственная удаль М. Кудимовой («Пе­ речень причин»), которая, в противовес, по­ ложим, своей сверстнице Т. Ребровой, пою­ щей в сборнике «Китежанка» под видом отчей земли чаще «поцелуи на бедрах», вдруг пустится срывать себе дыхание, брать криком, аффектацией: Не оттого ль с обидой Мы по ночам кричим. Что. может, вся планида — Лишь перечень причин... Паноптикум, красильняі По роже б кирпичом! Ну а при чем Россия? Россия-то при чем? И, В самом деле, в таких бравурных контекстах Россия вроде и ни при чем, и вызывать ее всуе оскорбительно и некста­ ти, к тому же загораживая невнятицу смыслов сомнительным поэтическим прин­ ципом: «Чем слог темней, тем дух светлей». Так ли? На Руси как будто всегда с неза­ памятных времен другое правило утвер­ ждалось; где просто, там ангелов со сто, а где мудрено — там ни одного. Да и в се­ годняшней умной и ответственной перед словом поэзии есть формулы старой и крепкой закалки, не нуждающиеся в пара­ доксах о взаимосвязи темноты слога и света души. В уже цитированной книге О. Чухонцева есть стократ более верное, без всякого щегольства, определение: «...и чем старше зренье, тем отчетливей виденья жизни, сущей искони». О т ч е т л и в е й , а значит — яснее, ибо хорошему зрению нет надобности затенять то, что так прозрачно открывается в благодарность за- терпение и уважительность к миру.