Сибирские огни, 1985, № 9
— Какую машину? — растерянно спросила мать. — Ну, ладно, ладно! — попытался было оборвать старика Губайдул лин.— Ты забыл?! — Что?! — Мусагит краснел на глазах.— Я ведь не виню его! Я ему дал шесть тысяч. Наверно, забыл. — Это ты забыл! Ты же подарил ему эти шесть тысяч для колхозной библиотеки! Для Беляевки книги купили! — Не помню такого, неправда,— отвечал Мусагнт.— Люблю его, но такого не помню! Кто мне теперь «Жигули» даст? -Кто теперь будет пред седатель? — Послушай,— Губайдуллин мягко взял в руку его руку и погладил сверху другой ладонью.— Это было прошлой осенью. Когда все пирова ли урожай. Урожай все-таки сняли хороший. Только ты, человек широ кой натуры, мог взять и небрежно одним движением кинуть для повыше ния культуры родного народа шесть тысяч! Правда, ты был выпивши, но ты же все всегда помнишь?! — Да, это правда. Но Хасан обещал написать об этом в газете. Вы забыли про это обстоятельство. — Мы напишем,— небрежно отмахнулся Халилов. — Вы — это вы,— взвился вдруг Мусагит, красный, как индюк.— А он — это он! Его мнение— мнение советского народа, а ваше мнение — мнение приозерного переулка! Да, подарил! — А хошь — я возмещу? — встрял в разговор старик Андрей. Он сто ял в углу, презираемый всеми и серый от болезни. Мусагит даже взглядом его не удостоил. — Кто будет руководить нами теперь? Женщины не хотят. — Вот если бы урожай спасли, а Хасан случайно умер... было бы много желающих, да? — печально спросил молчавший весь день Амир Махмудов.— Это неправильно. — Я ничего не понимаю,— тихо сказал Учитель.— Губайдуллин и Халилов отказываются. Вы что, правда, предаете его? И я вас учил? — Он стукнул палкой и пошел к выходу. Вслед за ним бросились мать и Земфира. — Искандер-абый!.. Он обернулся. — Что, милые?.. Я стар, я сам как женщина, я бы помог, но ничего в моих жилах нет, кроме фиолетовых чернил. Оставьте меня, отпустите! Вы держите меня так, будто я собираюсь вырваться и сплясать! — Не уходите,— попросила Земфира.— Побудьте с нами. — Они хотят все свалить на Хасана! — не выдержал наконец Та гир.— Умер бык Константин, говорят — что он умер при нем, а он вчера... Склад на второй ферме сгорел, правда, там два хомута и три ватника, но все равно... я слышал — будут задним числом списывать! Скажете — нет?! — Я не понимаю,— из-за стола поднялся Салахов и настороженно осмотрел всех.— Я ничего такого не слышал. Мне ничего не говорили. — Вам и не скажут! А пусть скажут! — Не скажут они при вас!..— выкрикнул и Альберт.— Они!.. Они!.. Губайдуллин и Халилов псжосились на него, но промолчали. — Вам должно быть стыдно перед ним,— сказала Земфира об Аль берте и села, отвернувшись к пшеничному снопу на ремнях. — Нам стыдно перед ним,— кивнул, помолчав минуту, Фоат.— Хо тя Хасан-абый нас тоже любил. А если бы Альберт Хасанович не уехал в Сибирь... или приезжал чаще... нам было бы еще стыднее... Он говорил осторожно, этот Фоат, вся его растерянная фигура с за потелыми очками в руке выражала покорность, но любому было ясно, что он бешено думает про себя: «Какое отношение к нашим делам имеет мальчик-белоручка, делающий телевизоры, экран которых не больше де душкиного лаптя?!» Салахов глянул на мать Альберта и вдруг как бы вспомнил:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2