Сибирские огни, 1985, № 9

смотрели, ка к по полу ходит вроде лунатика кошка с горящими глаза­ ми — просит валерьянки. Вдруг по двору кто-то пробежал — это приеха­ ла Фая. Черная, осунувшаяся, она тенью пронеслась по избе, повисла на шее у матери. Она уже знала, что отца похоронили, все слезы были выплаканы в дороге, в аэропортах, в попутных грузовиках... Альберт вышел на кухню, увидел ножи — достал в сенях напильник и брусок, наточил все ножи. Потом постоял во дворе, поднял топор и принялся колоть нерасколотые семь чурбаков, сучковатых, ка к ведь­ мы,— отец, видимо, махнул на них рукой, тюкнул сверху и снизу и от­ бросил. А может, и не отец, а мать. Отцу, скорее всего, было некогда — есть же поленница дров под навесоім у сарая, да и в самом сарае. Альберт с бешеным упорством расколол три из семи, минут за пять, едва не поломав топорище! Но на четвертом споткнулся — топор словно всосало в извилистую березу, с коричневыми глазами и ехидными ртами по бокам. Альберт пробовал и 'та к, и этак, хлестал через себя обухом в расщепленную колоду — топор увязал все глубже. С трудам расша­ тал его и, вырвав из дерева, больно ударил себя по колену. Набросился с остервенением, проколотил извилистую трещину, уложив чурбан плаш­ мя, и хрястнул, наконец, так, что две половинки разлетелись по двору... Прихрамывая, но зло улыбаясь, мокрый, утирая пот со лба, Альберт выглянул на улицу — хотелось свежего ветру. Увидел то, чего не заме­ тил раньше,— наискосок магазин «Промтовары». Сходил туда, купил дверной звонок, принес, повесил в сенях, и давнюю свою проводку, бес­ смысленно блестевшую на заборе и на стене во дворе, пустил в дело. Теперь можно было с улицы звонить, и в сенях мелодично тенькал зво­ нок. Но никто из сельчан еще не знал об этом, и только Альберт два раза позвонил, проверяя звонок. — Я другим запрещу нажимать,— сказала мать.— Ты приедешь — позвонишь, я буду знать — приехал. Вот, Фаечка, мы одни остались. Это Синельников его, Синельников довел... — Ну, что ты, мама,— терпеливо прервала ее Альфия.— Ты же зна­ ешь— инфаркт! Я говорю, он его довел, он! Мишка может... Хасан был ка к шелк — Да, да,— кивали старухи.— Он был ка к шелк, бедный наш... Никто не защитит теперь,— продолжала мать с ожесточением ей, наверное, хотелось, чтобы ей возражали, возражали. И Земфира воз­ мутилась. Она, как сильный человек, может быть, уже находила в себе силы если не шутить, то кощунствовать, чтобы взять на себя людское раздражение и боль. — Да ну тебя! — сказала она.— Вечно ты!.. Для тебя он был чужой^ человек, как Губайдуллин для меня — чужой... А Хасан — был мне брат! Это — если одна нога, а вот другая... Я осталась без ноги! — А для меня он был сердце! Ворона ты, всегда хохочешь! — Мать поднялась, потирая лоб.— Ой!.. — Что, мама? — перепугались д е в о ч ки ,- Тебе плохо?! Забыли! Ордена не положили, медали... К а к же теперь положить? И брюки надо было получше... я ему купила новые зимой...— Альфия об­ няла ее, и мать еще долго всхлипывала, бормотала невнятные слова. Прозвучал новый звонок в сенях, все вздрогнули и глянули в окна — по двору, озираясь, шел старик Андрей Крылатое, кривоногий, с бородой ло пояса, тот самый, которого когда-то Ибрагимов спас от тюрьмы Он вошел, снял шапку, поклонился. ’ Старухи молчали, не хотели смотреть на этого человека. — Спасибо, что зашел,— тихо сказала Земфира.— Думала, нет в те бе святого... --Б о л е л я! — стал оправдываться, бледнея, старик.— Лежал, ащ прах! Приполз бы, приполз, чтобы проститься... А я,— повысил голос ста­ рик Андреи, хозяйство свое наворовал... по соломинке, по мелочи и только, поди, он догадывался. Он, может, нарочно — чтобы посмотреть буду я мучиться или нет?.. Так мучаюсь! Мучаюсь!.. Теперь еще больше 90