Сибирские огни, 1985, № 9
его все утешали, сотни людей, то это было лишь потому, что они любили Хасана Ибрагимова, и Альберту еще предстояло ответить на их любовь к нему, сыну, чем-то значительньм в жизни, да саму новую взрослую жизнь еще предстояло нажить — или вообще больше сюда не стоило приезжать... Он взял под руки мать и Земфиру-апу, они подступили поближе. ‘ За железной оградой на пирамидке повисло много венков — черных, зеленых из жести, бумажных. А на самом холмике — гора белых, живых цветов, кремовых, нежно-алых. Словно пышет перекаленная печь. Там чернеет и горшочек с геранью, и новая уздечка с серебряными наклад ными узорами — наверное, забросил дядя Степан — Хасан любил ісво- боду и лошадей. С фотографии смотрит насупленный, лобастый, плешивый человек. 'Надпись пониже: «ИБРАГИМОВ ХАСАН ИБРАГИМОВИЧ . 1917— 197.» — на последней цифре белеет лапка инея... Неподалеку — точно такая же пирамидка, только покрашенная серебряной краской, ка к са- * молет, там похоронен друг отца Суфеев X. А., умер после операции несколько лет назад. Будут лежать рядом. Говорят, сейчас на земле людей больше, чем схоронено в ней за все века. Не забыть бы их. Их так мало. Здравствуй, солнце,— печка, летящая по небу! Без тебя бы плоды не краснели, птицы замерзли, дети не смеялись! Здравствуй, солнце — самый главный петух! Я под твое золотое кукареку траву косил, пас овец, ловил рыбу, читал Маркса! Я делался черным, ка к турок, и пьяным, как цыган. Я пел, ка к женщина, и плакал, ка к дитя! Не мне понять, ка кой великий мастер сложил тебя, но я целую его брезентовые рукавицы! Везде нужно твое тепло, даже в Африке, где тебя много. А у нас, где- нибудь на Севере, где не земля, а ледовая плита, ждут по полгода твоего появления, и когда воскресаешь над горизонтам — слабое, мутно красное — палят из ружей, из пистолетов... Счастье, предел желаний! Как без тебя?.. Кто-то, говорят, скрывался лет десять от войны в глубо ком погребе — 'мать жалела, боялась, что пулей убьет... и вот выпустила его на свет, вышел он, бледный, опухший, старый, стыдно смотреть в лица людей, на жестяные звездочки над холмами, на медали сверстни ков... Я никогда не жалел себя, ты мой бог и будильник. Сквозь черный дьш можно смотреть на тебя — как на обыкновенный пятак! Но только б не затмилось небо всемирными пожарами... буду смотреть, как сторож, хоть в полдень! Огненный хімель пронзит мой мозг и ослабит сердце... Так здравствуй, здравствуй, пылающий маятник, дирижерский кулак, волшебное солнце!.. К вечеру задул ледяной ветер, появились белесые облака. С крыш уже не капало. Дым печей катило по дворам. В ибрагимовскам доме была стужа, забыли закрыть двери. Когда пришли, Альфия и Майка быстро, как положено, вымыли полы, чтобы беда больше не возвращалась... Все мужчины — Губайдуллин, Тагир, Салахов, Ислам-бабай, Ха лилов ушли-в правление — там начиналось колхозное собрание. Аль берт хотел было пойти, но подумал: он будет снова напоминать им всем 1 »о Хасане Ибрагимове, а люди устали, им и так больно, пусть сами ре шают, кого таі.м выбрать, это их дела. | Женщины и старухи сидели за столом в большой комнате, на столе стыл чай. Для поминок на вечер было наварено два котла мяса с кар -’ ТОШКОЙ, пожарена рыба, в сенях стояли три ящика кубинского рома. Всё
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2