Сибирские огни, 1985, № 9

ник,— извиняющимся тоном сказал Салахов,— газета не выходит. Мы его никогда не забудем. Здесь будет поставлен памятник, мы уже заказали... Вышел из толпы Губайдуллин, Халилов, уступив ему дорогу, отвер­ нулся. Глаза у Губайдуллина были розовые, он аморкался, кашлял, долго не імог собраться со словами. «А где Синельников?..— подуімал Альберт.— Снова укатил? Что он мечется?! Может, он не все рассказал? А может, не так все было?! И где друг отца, фронтовик Кочергин? И что за странная телеграмма? Он что, хочет вслед за отцом? Или это опечат­ ка?.. И почему сегодня не здороваются, избегают друг друга Халилов и Губайдуллин? Сегодня после похорон — собрание колхоза. Будут изби­ рать председателя. Наверное, Губайдуллина? Опытный, мудрый. Или Фоата Халилова? Молодой, и любимец отца...» Губайдуллид начал наконец говорить, он тихо, очень тихо перечис­ лял все, что сделал в жизни Ибрагимов... пас коров... окончил сельхоз­ техникум... участвовал в «легкой кавалерии» — была такая стенгазета и был такой сатирический театр при Р К ВЛКСМ , с бородой из пакли отец изображал капиталиста и падал в бочку с водой... потом работал уполномоченным по борьбе с кулачеством... потом учителем в школе... потом воевал... потам был председателем колхоза пожизненно. Альберт заглянул в могилу — она была совсем не похожа на рус­ скую могилу. На дне, вернее, выше дна, на земляных уступах покоились три деревянные плашки с поперечными выемкаіми. Гроб устанавливается посередине, как раз по выемкам, и закрывается крышкой (но не закола­ чивается!), а еще выше укрепляется потолок, настилаются доски, причем плотно, без единой щелочки. Получается сухой деревянный дамик, сверху и снизу настилы. И только потом засыпают землей. Пока не закрыли досками сверху, ни один комочек земли не должен туда упасть. Альберт ничего уже не боялся — он внимательно.осмотрел все это сооружение, где предстояло век теперь лежать отцу. Мелькнула мысль — если поднимется море из-за ГЭС, досюда вода не должна дой­ ти, обещали. Но вот луга, по которым когда-то отец и сын ходили под мельницу ловить окуней, но вот стрижиные гнезда по ярам, зеленая Озерка, на которой стояла их первая изба, и синельниковская тоже — все пропадает под водой. Ушла бы и. никогда не вспоминалась та нище­ та — лебеда и крапива в щи, ракушки из воды, козье молоко, трижды разведенное, чтобы его хватило для больного ребенка... Альберт многое видел, но так и не подсмотрел, сколько трав и цветов умещается под кепкой отца. Память представила летний день, стрекозу на поплавке, фуражку отца на земле — он любил старые свои фуражки, там красная звездочка с лаковой выпуклой поверхностью, один уголочек отколот и медь поржавела... Альберт поднимает фуражку — под ней незабудки и клевер, ковыль и земляника, чертовые колючки и львиный зев... и что еще? Что там еще?.. И грянул тот час. И Альберт Ибрагимов действовал теперь как взрослый мужчина. Он был сын, от него ждали следования традициям, и он то чутьем угадывал, как ему вести себя, то Мулланур-абый жестом каким-нибудь подсказывал... Альберт вместе с другими родственниками- мужчинами поднял на полотенцах гроб и опустил вниз, глубоко вниз на плахи. А потом мать и сестра бросили по комочку мерзлой красной зем­ ли на чистые сосновые доски. И через несколько минут все было кончено. Над холмиком торчала крашенная зеленой краской временная железная пирамидка. Прощайте, Старая Михайловка Мензелинского района ТАССР, СССР, планеты Земля! Прощайте, Бикташево и Кал- Мурза... И к и узкая старица Ика с белыми лилиями... ка к таинственный волшебный прибор с лампами, проверяющий на искренность... прощай, дырявая лодка, в которой тонули, смеясь, мать и отец... прощай, холм *, над рекой, из-под которого выходили отец и мать — вот по грудь, вот по колени., прощай, теплая лунная ночь, в которую глохнут и не заводятся моторы... Вместе с отцом будто уімер и был похоронен Альберт. А тот, что остался,— был уже другой человек, почти бесплотный сейчас. И если 88