Сибирские огни, 1985, № 9
Альберт сказали, так нужно. У вматери кружилась голова — она пошла пешком, ее вели под руки сестры. Фая так и не приехала. Н а верное, мучилась в каком-нибудь аэропорту. За машиной тянулась толпа, люди выглядывали из дворов, на белых крышах с лопатами стояли мальчишки, они бросали лопаты и спрыгивали, шли за машиной. С треском взвилась в ослепительно-синее небо почти невидимая ра кета Тагир с каменным лицом шагал впереди грузовика. Его никто не осуждал. Альберт сверху видел лица, забытые и только сейчас восстанавли вающиеся в памяти вот Назар Курбанов, бывший шофер, которого Альберт поімог поймать и посадить за то, что он продавал налево кол хозное зерно... Возле сельпо стояла Нина Смагова, около нее крутились два смуглых мальчонки в красивых синих лыжных костюмах с белыми лампасами. А вот сержант Ахметов и его сын Ирек в очках, идут за машиной, и Анна Васильевна, и еще двое старых учителей — географ Кузнецов, и рядом брела с горшочкам герани в руках учительница пения Софья Айзековна, жена фотографа Моисея... и катился бикта- шевскии автобус без людей, и было видно — на сиденьях стоят две огромные плетеные корзины с живыми цветами, астрами и хризанте мами, из бикташевской оранжереи... И то ли показалось Альберту, то ли вправду позади всех брел, нахлобучив шляпу на глаза, цыган Степан. Альберт сверху видел село от конца до конца, с его коричневыми на солнце сладкими дымами, с овцами и коровами во дворах, с собака ми, бегающими по тало.му снегу, с зеленоватыми от старости окнами, с бесчисленными скворечниками, с телеантеннами и радиоантеннами — ежикам, с его тремя оврагами, мостами — деревянным и каменным... он слышал крики петухов и сумрачный говор народа, и словно заново про живал свою короткую жизнь и прощался с этой малой своей родиной, которую любил, наверно, но ничего не сделал для нее, не добавил ни одной белой доски на ее заборы... Но ведь прощался-то его отец, а не его сын, Альберту еще жить да жить, и все равно перед ним как бы разверзлась пугающая пустота. Хотелось заплакать навзрыд, перед всем народам на коленях, но слез не было. «Что же я за бесчувственный сын,— подумал он уж в ко торый раз,— я ведь до сих пор ни разу не заплакал? Что люди скажут? А я сам не понимаю себя, как чужого человека...» И лишь работа мысли распаляла его мозг, и он взрослел с каждым часом. Вот и зеленый покуда лесок из берез и осин на сверкающем белам снегу в желтых крестиках слетевших семян. Вороны сидят на суках. Та тарское кладбище. Если пройти немного дальше — через просеку насто ящий лес начинается, а еще дальше, за холмы березовые перебежать, к могучим соснам с янтарными щиколотками,— И к течет, сегодня синий, в белых берегах. ^ Слетали скукоженные зеленые листья, среди них упал и один жел тый. Отец лежал с закрытыми глазами и, казалось, внимательно еще раз обдумывал, действительно, стоит ли ехать в Казань — ведь почти навер няка было ясно, что солнца не будет, дожди не остановятся... лучше выбрать пару дней с ветеркам и скосить хлеба на силос... косили же кукурузу и подсолнух косили, только ливень переставал... правда, лома лись жатки, комбайны... зеленая масса тяжелая, сырая... колеса вяз нут на полметра... но вдруг, думал Ибрагимов, вдруг — свет? Свет — он еще себя покажет! А если и комбайнами поможет Синельников... Но вряд ли за комбайнами он ездил к нему, и даже вряд ли за бесценными запчастями. Он ездил к неіму в самую критическую минуту своей жизни проверить сомнения и укрепиться в надежде. Раньше они всегда друг друга понимали. Это не значит, что Синельников всегда поддерживал Ибрагимова, но — понимал. — Товарищи, я знал Хасана Ибрагимова всю свою сознательную жизнь. Это был честный человек, честный... настоящий коммунист. Завтра в районной газете вы прочтете наш некролог, сегодня понедель
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2