Сибирские огни, 1985, № 9

— о , этот снег, чтоб он сгорел!.. Войны на него нет, на этот снег... — Что ты мелешь, неразум'ный старик?.. — И-и, Хасан, ульден мени-и?.. (Неужели ты умер?..) Альберт поверх их голов посмотрел на отца и вышел к матери в кухню. — Нет, нет,— прошептала мать, повисая на его руках, когда-то высокая, а сейчас будто сгорбленная старуха с тонким темным лицом.— Я не могу видеть... — Альберт с горестным удивлением и замиранием сердца смотрел на нее, на искаженный болью рот, на ее разлохматив­ шиеся, седеющие волосы.— Нет... нет... боюсь... Пойдем, почему я здесь?! Я к нему пойду! — Рванулась и снова села на стул. Между га ­ зовой плитой и столом. Люди заходили, шепотом здоровались и поворачивали направо, в комнаты. Оттуда еще никто не вышел. — Нет, пусть сначала они... и уйдут,— бормотала мать бессвязные сл о в а .-Ты , наверное, устал... ты голоден? Здравствуй, сынок. Он сов­ сем мертвый, да? Бедный мой мальчик... — И трудно было понять, о муже она говорит или о сыне.— Бедный мой ребеночек... Появился румянкй с мороза Губайдуллин, за ним Земфира-апа. Губайдуллин, седой, коренастый, ка к матрешка, молча обнял вдову.' Земфира-апа сморщилась и, словно смеясь — такой у нее был оскал,— зашептала: — Ой, неужели это правда?.. Дверь в сени не закрывалась — люди шли и шли. Приедут ди бик- ташевцы, подумал Альберт? Приедет ли Ислам-бабай со своей ста­ рухой, теткой отца? Их сын Рустем? А где мензелинцы, где названый брат отца Тагир, Тигр из Альбертова детства? И жена его, тетя Галия? А где сама Черная бабушка, мать отца? Вот она идет из сеней, молить­ ся ли куда ходила, без памяти ли где лежала... глаза горят мрачно, . как уголья на дне самовара, не видят никого... просеменила мимо. Антошка с восторгом побежал за ней, с рокотом закрутил у нее под ногами крышку от миски, как волчок! Старухи прянули в суеверном ужасе в разные стороны, потом увидели, в чем дело — их лица смяг­ чились. Альфия подняла мальчика и унесла в сторону, чтобы не мешал­ ся. Да и простудиться может — люди с улицы идут. А мать с Альбер- тоім вышла из-за стола, закрыв глаза, поправила платок на волосах. Потом, задумавшись, сняла его. — Ка к правильно?.. И снова села на стул. — Я сейчас. Альберт вышел во двор. Он был в пиджаке, но не мерз. На голову ему кто-то надел шапку. Снова роился снег. С размаху внезапно кто-то обнял его: — Альберт! Не узнаешь?.. Перед Альбертом стоял сутулый русский старичок, беззубый, в фу­ файке, тельняшке, в резиновых сапогах. И только по жмурящимся жел­ тым глазам с кровинкой в углу левого Альберт узнал дядю Федю, паромщика. Ка к постарел! — Я уже поомотрел... хороший был, соленый был м ужик, правиль­ ный!.. — Бьгеший паромщик махнул рукой, побрел к воротам. Из дома вышел Губайдуллин, лицо мокрое от слез. Он шарил по карманам, достал спички, папиросы. Он раньше никогда не курил. — Надо ехать,— пробормотал он.— Место выбирать под солнцем. Ты иди к матери. — Уже надо?.. — сердце Альберта сжалось.— Ведь завтра, на­ верное?.. — Конечно. Но это тоже... волокита., выберем посветлее. Иди. Мать уже сидела возле мертвого председателя колхоза и гладила руками, тонкими длинными пальцами его лоб, лицо. Старушки хватали ее за руки, шептали: «Нельзя!..», а она всхлипывала: 78