Сибирские огни, 1985, № 9

далекий Ставропольский край. Дядя Федя был вдовец и очень тосковал, лишивішись ласковой красавицы дочери. Перегорал сам внутри себя, только глаза желтые жмурил. Когда-то он плавал в Тихом океане, на Дальнем Востоке, и самое ужасное ругательство у него было; — Пресная ты вода!.. Кроме паромщика, на пароме была еще лошадь и арба с копешкой свежего сена, вся согнутая, горбатая, к а к баба-яга, маленькая ста­ руш ка ела перямяч, а неподалеку, прислонившись грудью к перилам, смотрела в невидимую воду девочка лет двенадцати, в голубой косын­ ке, в голубеньком выцветшем платьишке. Она была не по годам серь­ езная и печальная. Глаза у нее были ка к у взрослой женщины ,—^тѳ.мные и большие. Далёко? опросил дядя Федя, но старуха и девочка та к и молчали всю дорогу. Плыли всего час, а может, полчаса. За это короткое время Альберт прожил огроьмную, мучительную жизнь. Он влюбился намертво в ма­ ленькую незнакомку. Он рассмотрел ее всю — смуглые тонкие руки, прилежные косички на спине, увидел даже царапины на щиколотках ^ с ы х ног наверное, порезала осокой или обстрекала крапивой. Аль­ берт попросил у пароімщика самосаду, закурил, закашлялся, ка к м ужик, стуча кулаком по дереву — мол, крепкий табачок. Он швырнул в белый сияющий пар окурок и пошел, ка к гимнаст, по перилам, над сонно взвенькивающей водой — внизу, поджидая его, наверняка щуки рази- нули зубастые пасти, перемигнулись усатые сомы, но девочка даже бровью не повела только сняла легкие пальцы с перил, дала пройти миімо дураку. Он спрыгнул лихо возле лошади, смело протянул руку — выдрал репей из хвоста кобылы, прекрасно зная, что чужая лошадь не любит, когда к ней подходят сзади, может и копыто.м лягнуть. Альберт погладил коня гу по холке, по храпу, потом.попросил дядю Федю дать ему порулить. И вот он держит конец длиннющего тяжелого бревна с лопастью на конце, нажимает на него, будто руль может куда-то в другие края повернуть паром. Но паром был обречен идти с берега на берег, и единственное, что можно было сделать,— это пустить его назад, но это было бы глупо. Короче, Альберт изнывал, но девочка ни разу не взглянула на него, а вокруг сверкал, ка к сон, белый туман, и нарастал, должно быть, жаркий день, он был уже на холмах, в селе, которое расположено высоко, а сюда еще солнце не пробилось... только лениво плескалась рыба... и было слышно овцу... и смех взрослых девушек... «Может быть, у них беда? — недоумевал Альберт.— Может, они погорельцы? Куда они? Откуда? Почему молчат?..» Когда уже причалили, когда девочка привычно взяла в руки вожжи и арба съехала на берег, дядя Федя сказал, пожав плечами: — Немые, что ли?.. А может, и правда она была нѳмая. А может быть, и не слышала. Альберт все равно бы ее любил. Он бы научился пальцами с ней объяс­ няться. Ласковым взглядом. Она никогда не жалила бы его словами, к а к Венера. И трудно было даже знать, раз у ж она немая, кто она — англичанка или татарка, француженка или украинка... М ожно было с ней взяться за руки и закрыть глаза, и снова открыть в слепящем утреннем тумане и вдруг услышать вдали иностранную речь. Паром мог перенести их в Африку или Индию или еще куда. И жили бы они там, и была бы у них совсем другая жизнь. Но Альберт не догнал арбу с сеном, и больше никогда ту девочку не встретил... Зато сегодня он снова плыл в тумане — на ином, огромном пароме, рядом с грузовиками поперек черной великой Камы. И лежал в нескольких шагах отец! И если когда-то давным-давно примерный пионер Альберт Ибрагимов в чудесном замутнении души мог еще с .той девочкой уплыть в чужие страны, не пожалев ни о чем, то сейчас подобная мысль и возникнуть не могла. К а к можно оставить страну, в которой прожил свою четкую, одну жизнь Ибрагимов-старший, зависевший от погоды этой страны, от ее условностей, ее законов, и кто, к а к не Альберт, должен был теперь