Сибирские огни, 1985, № 9

галла... тебя, твой трон я ненавижу... твою погибель, омерть детей с жестокой радостию... тию... тию... вижу». Вряд ли знает Альберт свою мать всерьез. Ел ее шаньги, ее беляши, а говорил ли с нею о государстве, о правде, о смерти? «Прости меня, мама, что я даже не знаю тебя. Прости, отец. Если машина не стронется с места, я на плече понесу тебя. Вот едешь ты медленно до.мой по своей родине. Здесь прошло твое детство, твоя жизнь. Здесь, в дубравах, в темных борах на зеленых мшистых угорах сейчас под снегом тлеет костяника: как дешевые руби­ новые сережки матери. Здесь, в глубоких ямах, где белые камни с сини­ ми ресницами трав, бьют родники. Здесь, летом, между старыми стогами и изгородями, блестят золотые лужи, после дождя в них бегают жучки, ка к колесики в золотых часах. Здесь все не как в Сибири. Львиный зев в Сибири — огромная трава, здесь мельче. И ромашки в Татарин мельче...» — Ой, аузынны!..— выругался шофер.— Собака! Не идет!.. Он сидел в кабине и газовал. Альберт, перепачканный в саже и бен­ зине, ударяясь то головой, то плечом, вылез наконец из-под железного брюха машины и встал рядом. Шофер выскочил из кабины, выхватил у Альберта паяльную лампу и швырнул в поле. — Чего імішишься?..— по-сибирски сквозь зубы одернул его Аль­ берт. Тебе кузнечик в штаны залез? — Он повторил любимую злую фразу отца, а может быть, Земфиры. Они, бывало, обменивались подоб­ ными словами и весело хохотали. Альберт отошел от мрачного огромного грузовика в поле, попал в сугроб — сунул руку до плеча в снег, пошарил и вытащил колос. Колос был длинный, пустой, «Вот видишь,— подумал Альберт,— видишь, папа, и здесь уроисай остался. Зачем же ты?..» Он для верности выдернул из снега еш,е пучок стеблей — и увидел, что они срезаны на середине вы­ соты.. «Все-таки убрали, скосили». Альберт в каком-то помутнении вернулся к машине, оттолкнул шо­ фера, схватил насадочный ключ и, пригнувшись, принялся лупить изо всех сил по болтам переднего колеса, по железу, чтобы колодки с той стороны хоть на миллиметр отошли, не тормозили. Жидкость, видимо, замерзла и придавила их насмерть. — С!.. С!..— ругался, сдерживаясь, Альберт — громче было нельзя, он стеснялся мертвого отца. Ильгиз курил , и трясся в кабине. Альберт распахнул дверцу.— Двигайся!.. Шофер пересел на место пассажира, Альберт — за руль, он перевел дух, нажал до отказа на акселератор и резко врубил первую ско­ рость. И дернувшись, со скрежетом, вся окутанная дымом, машина мед­ ленно пошла. Она двигалась с жутким ревом — как если бы тянула за собой прицеп с лесом. А за спиной лежал всего-то один лишь человек... «А знае<м ли мы всей тяжести прожитой жизни любого человека?..» — Давай, давай,— бормотал Альберт, вцепившись в руль.— Жми, скотина! — Маладис!..— прыгал рядом от радости Ильгиз.— Ты не тормози теперь! Машина не жалей! Файзуллин-абын так и сказал... Синельни- ков-абый так и сказал... Альберт морщился и давил на газ до упора. Конечно, так ездить нелі>зя — колодки сгорят... Но что делать. Им нельзя здесь ночевать. Их ждут. Грузовик натужно тянул — километров пятнадцать в час... Ильгиз тер’' соленой тряпкой перед Альбертом настьшшее стекло, цокал языкам, выражая свое уважение к молодому Ибрагимову. Справа и слева снова сияли белые крутые берега... 8 А ведь могут приехать фронтовые товарищи отца? Наверное, імать телеграфировала им. Что они спросят у Альберта? И что он скажет им в ответ?