Сибирские огни, 1985, № 9

А ведь не только старухи собрались во дворе и на улице. Приехал Ислам-бабай из Биктаішева и стоит, верно, в расстегнуто.м полушубке, в единственном суконном костюме. Стоит бабай, осклабив от роря кр у г­ лое бабье лицо, моргая желтыми кошачьими глазами, шкарябая жили­ стыми темными пальцами по щеке, по рыжей щетине. За ним прислонш лась к сеням согбенная его жена, тетка Хасана, старуха с грустным красивым лицом, черным, как у турчанки. Ее держит неловко под руку сын Рустем, ровесник Альберта, они, кажется, всего только раз в жизни и виделись — на сабантуе, в детстве. Рыжий, высокий, как каланча, с вечно облупленным красноватым носом, с длинными руками, которые рн мог крест-накрест из-за спины в карманы брюк совать... Тоже прие­ хал проводить родного человека. Ислам-бабай зажмурит глаза, резко откроет и спросит: где так долго ходил? Войны нет, тифа нет, пожара нет, где был? Я, скажет, ловил сома, ловил белугу, держал в руках лю­ бую большую рыбу, а ты что держал — свой собственный ботинок? Почему же тебя так долго нет, если ты не ловил такую большую рыбу, ка к я? Ислам-бабай зажімурит глаза, резко откроет и скажет: я ходил пешком по горячим пескам Туркмении, я тонул в болотах Тюмени, когда Колчака гнал, я на дереве сидел, когда нас окружил немец, а ты спал в койке, сидел на стуле, тонул на возу сена с цветами, и тебя тревога не подняла , не позвала хотя бы на день раньше?.. Лй-яй-яй. И конечно, здесь же замер, подслеповато озираясь, мулла. И стоит, возвышаясь над всеми, учитель Искандер-абый. Прямой старик в очках с длинным лошадиным лицом, порезанным вертикальными морщинами, заслуженный учитель из Мензелинска. Он учил и отца, и Губайдуллина, и Синельникова в сельхозтехникуме, всех известных в районе людей. Выйдя на пенсию, часто приезжал в села к своим бывшим ученикам — поомотреть, ка к они преуспели. Кто там еще может быть? Много всякого народу. Старик Андрей и старик Мусагит... Зѳмфира-апа и Губайдуллин. Альберт любил в детстве обнимать дядю Мулланура — от него пахло бензином, машинным мас­ лам, окалиіюй! Губайдуллин работал главным инженерам МТС (или РТС?), жил прямо на территории станции, придя к нему в гости, можно было около самого крыльца найти кольца от поршней, ржавую втулку... обломки осей... А на улице, метров двести от ворот МТС, в овражке, в землю вросло огромное зубастое колесо. Никто не знал, от какой оно ма­ шины. Говорили, после войны везли в соседний раГюн некую американ­ скую каракатицу — то ли картофелеуборочный комбайн, то ли еще что. Заглох трактор. Пошел дождь. А через три дня половины комбайна уже не было — только колесо осталось, не утащишь его, тяжелое! На этом колесе умещалось человек тридцать мальчишек — весь класс Альберта! И Губайдуллин фотографировал из окна трофейным фотоаппаратом эту хохочущую счастливую толпу! Если бы ему отдали сразу это железное чудище! А между прочим, кое-кто поговаривал, что он и прибрал к ру­ кам половину колес и цепей... Кто знает? Хотя вряд ли это правда, если больше всех об этом говорила, визжа от восторга, Земфира-апа. Она всю жизнь бог знает что придумывает! Вот кто обнимет Альберта и поймет его... Он всегда ее любил. Красная, словно только что из-за са­ мовара, полная, но шустрая, одетая, как цыганка — в зеленое и желто­ золотое,— Земфира-апа бегает, толкается, кричит, шутит на ломаном русском языке — и все смеются, забавно у нее выходит. Сильная может раз десять подряд за водой сходить. Или поколоть полмашины дров. Однажды сидела у Ибрагимовых, Альберт еще в деся’гом учился, передразнивала современных модниц на шпильках... уморила всех, а по­ том сказала, зевая, что спать хочет,— легла на диван, все с ужимками, изображая тоскующую вдову... протягивая руки к сидящему поодаль на стуле Губайдуллину... Альфия сунула ей градусник, не понравился ей пот на лбу Земфиры-апы — а на градуснике тридцать девять. Удивительная тетка! Но ведь умер ее родной брат... Вдруг Альберт увидит совсем ему незнакомые ее глаза? Черные, немигающие, чужие?