Сибирские огни, 1985, № 9

деревни, он сделал колхоз гигантом-миллионером, прославил родные края. А может, именно на плечах отца Синельников дотянулся до высо­ ких чинов? Почему же мешал потам? Когда отцу хотели орден Ленина дать, все силы приложил, чтобы ограничились орденам поменьше. Правду ведь не спрячешь — народ все знает. Или это Альберту сейчас лезут в голову схемы, вычитанные из книг, а у отцов было все лучше, светлее? И если ссорились — то из-за дела? Во имя дела? Мог ведь и отец в чем-то ошибиться?.. Вдруг стало темно. Мотор заглох. — Ананы!..— выругался Ильгиз.— Собака! — Он давил и давил на газ. — В чем дело?! — крякнул Альберт. И добавил, понизив голос, вспомнив о грузе за спиной.— Не такой уж мороз... Колодки пристыли? — Я еще на летней тормозной жидкости...— виновато забормотал шофер.— Нам еще зимнюю не давали. Сейчас заведу, паяльной лампой погреем колодки — и поедем. Шофер защелкал ключикам. Темным-темно, вокруг белые пустын­ ные поля. Наливается звериной силой мороз. Вверху горят звезды, чудо­ вищные, голубые. — З-ЗЗЗ, 3-333, 3-333. Мотор завелся. Д ух перевели. Попробовал Ильгиз взять с места — даже не качнулся огромный замерший грузовик. Я прислонился к тебе, но кто ты? Нечто морщинистое, теплое, будто нога слона. А наверху — словно тысяча ушей, зеленые уіши каких-то волшебных зверюшек. Это листья твои, а ты — дерева. Здравствуй, родное, ка к же я тебя сразу не узнал?! С детства люблю тебя, запах ко-_ ры, радостный клей твоих почек... Летом зеленые свищут шарь^і — это в них птицы хлопочут... Осенью лист на окно золотой — лампой приль­ нет керосинной... Дерево, без оговорок я твой. Раны твои перевязывал, памнишь? Смолой затирал и глиной... Ты и скрипка, и огонь очага, и крыіша моя, и ложе! Ты яблоками даришь, цветами и венками, молча кланяешься закату, бурлишь за окнам, когда буря подходит... А листья твои — ка к слова мои. Слова мои, минем сузляр. Листья солнечный свет обращают в зеленую кровь, листья — посредники между тобою и солнцем. А от человека к человеку свет передают — слова. Твои облета­ ют — и заново родятся. Мои все те же — сотни лет... и каждую секун­ ду новые — с каждой моей любовью, с каждой надеждой... Здравствуй, дерево, чудище ты деревянное, трехсотлетнее или трехлетнее, друг мой и бог мой, прости, что пилы визжат по округе... и стучат топоры хмель­ ные... еще опамнятся, за головы схватятся... я еще уберегу тебя^ мы еще поживем на сладком пчелином ветру! Здравствуй, здравствуй, здрав­ ствуй!.. — Тормоз тота! Тормоз держит! Ай-й!.. Парень плаксиво скривился и закурил. Курил минуту, потом вылез. Альберт тоже соскочил со своей стороны на белую дорогу под звездами. На миг стало жутко. — Лампу давай,— сквозь зубы сказал Альберт. Ильгиз достал ее из кабины, Альберт полез в карман за спичками — в коробке оставалось спичек пятнадцать. Наверное, у шофера есть. Ильгиз отвернулся к чистому месту на шоссе, склонился над паяль­ ной лампой, начал нервно качать насосиком, Альберт зажег спичку и подставил под струйку — пламя сорвалось, вторую спичку сорва­ лось Наконец розово-голубой толстый шнур загорелся, но, когда ішо- 5°