Сибирские огни, 1985, № 9

Сколько идей было рождено в эти годы! Это у ж пШДѢее стали' Ибрагимов и Синельников ссориться, а покуда и ручки для лопат тесали, топорища для топоров везли на сторону и іметлы вязали из березовых прутиков... жаль, конечно, березовые кусты, но что делать?! Садили и новые сады, запруживали реку в соседних дерев.нях, возводили даімбы и мельницы... Это было время жадной радостной работы. Война — позади. Впереди — коммунизм. Нет, все-таки наших отцов и сыновей. И, значит, Синельников не лгал — говорил горькую правду. И виноват Альберт, Альберт. Он за­ был — ведь он единственный сын. А у крестьян единственный сын — это надежда, и наследник, и утеха для старых глаз... После окончания школы Альберт остался в Старой Михайловке и год раббтал в колхозе! На тракторе распахивал онег, помогал радиофи­ цировать село, ходил, ка к отец, вразвалку, в тулупе, в чесанках, в мох­ натой волчьей шапке. Это он в конце лета, во врамя уборки, смастерил искровик и подбросил в кузов машины 12-44 — к хитрому Назару К у р ­ банову. Говорили, он продает налево зерно, но никак не могли поймать. А искровик — примитивный передатчик, вроде электрозвонка — был слышен в детекторном приемнике на зафиксированной волне — и вот на мотоцикла Альберт с милиционером Ильдусом догнал вора между Мен- зелинском и Челнами, тот ехал вроде бы на элеватор, а сам свернул в село, где часть зерна высыпал во дворе какого-то Шакирзянова... Поймали с поличным. Шакирзянов кричал, что он заказывал опилки с пилорамы и зерно в первый раз видит. Назара Курбанова судили. — Вот какой мой сы н !— радовалась мать.— Его все боятся! — Это хорошо,— соглашался отец.— Только плохо, что боятся, а не сознательно... — Он сам не знал, что ему не нравится в этой истории. — Ну, молодец, конечно. А лучше бы ты коровам привесил такие штуки, чтобы они ходили — а пастух знал, где они. Синельников стал особенно уважительно здороваться с Альбертом. Спросил, не вернется ли Альберт после армии в колхоз. — Наверное.— Альберт и в самом деле думал вернуться. — Это хорошо. А то рук не хватает. Отец твой выкладывается... золотой м ужик...— Михаил Васильевич редко говорил так проникновен­ но и хорошо, лицо его, бугристое, большое, казалось добрым, глаза смотрели светло и печально.— Тяжело нам, мужикам , а кто поймет? Вот ты, в радио понимаешь... а наши заботы? Сын мой — порох взрыва­ ет... А вот сорняки — что с ними делать? Хоть бы лучи какие придумать, а? Вот на человека — какая только холера не накоплена: и бомба, и туберкулез, и рак, и... и ангина... ну, не знаю... А на растения — еще больше! Васильки... ну, ладно, васильки... это еще цветочки., а горчак? А полынь? Осот полевой? Знаешь, сколько воды он жрет? Костер ры­ жий.. ты отличишь его от зерна ржи?.. Или эти слова отец говорил, Ибрагимов? И сидели-то они доіма, отец пил чай. Да, они сидели дома, у Ибрагимовых, но говорил все-таки Синельников. Он поішарил по карманам и положил на ладонь Альберту зернышко, остренькое, желтое. — Это чё? Рожь?.. То-то.— Он заамеялся.— Паразит, паразит. Заразиха конопляная,— продолжал Синельников, краснея то ли от чая, то ли от обиды за больные хлеба.— А есть еще подсолнечная! Есть к у ­ риное просо! Чертополох! Ну, это ты знаешь... И все — на наши поля, на наши луга, ананы сатин!..— добавил он по-татарски искаженное, не самое страшное ругательство.— Понял? Понял? То ли в праздник был этот разговор, то ли в будний день, но поздно вечером — когда уже можно и по домам посидеть. Играл патефон, мать угощала блинами, отец молча и с интересам слушал Синельникова, поглядывая на сына. Запамнилось. А кот под столам прыгал по ногам, терся к белым шерстяным носкам отца — ему нравился их запах. Нет, Синельников и отец дружили. Но ведь они столько раз ссорились. Значит, что-то их разделяло? Синельников уехал в район, потам в Казань. Отцу добавили еще три 58