Сибирские огни, 1985, № 9

срйч^/’ бы дальше от громадной страшной машины, ь о і сейчас бы уити в поле — и не вернуться... и нет ничего. А если и есть на ледяном горбу шоссе мрачный грузовик, так в нем яблоки или кар- пР«^иилось... может быть, в том же Свердловске. Услы­ шать бы сейчас сквозь дрему жужжание поломоечной машины с длин­ ным кабелем, ощутить боком, локтем жесткую скамью... Но нет ЧИСТЫМ снегом, жуткой победой смерти дышит поле, и ждет грузовик. взобрался на сиденье. Почему-то вспоімнилось — он в дет- ^ Черной бабушки: а какие были троны у царей? Ка к у шоферов, м я г к и е - н а пружинках? Или твердые, чтобы не уснуть - не то вдруг неприятель подкрадется и шпагой заколет?.. Бабушка оха- несмышленого внука — ка к можно с усмешкой ка к пни Рпят Пня' нельзя в лицо заглядывать. Нельзя смотреть, РттЛ молилась за своего внука, стоя на коленях в корич­ невых сползших чулках на коврике, ориентированном на восток — оче­ видно, для лучшей проходимости биотоков и радиоволн в эфире. Она месилась за него, чтобы Альбертика ^на том свете грустили в красные Т бабушка еще жива. Что-то нынче скажет она люби- ^ о м у внуку Но почему же Синельников не сразу рассказал о разговоре насчет сыновей? Почему нромолчал в Казани? Пожалел Альберта? Может он все придумал .! Нет, на такое святотатство возле гроба своего старо­ го товарища Синельников не пойдет. Почему же промолчал? Наверное, пожалел, все-таки пожалел. Но Альберт помнит: дядя Миша мог к у ­ лаком по лбу заехать своему Саньке за украденный кусок сахара или папироскзл Между прочим, когда Альберт взял на себя разбитое окно в школе, Саня^ Синельников тоже сказал, что участвовал в этом деле, «рыжии-рыжии-конопатый», он был мальчишка мужественный, и ему снова дома н а г о р м о -р е м н е м по хребту... Нет, Синельников не по­ жалел Альберта. Просто не успел рассказать. И не мог он придумать это. Бсе-таки Михаил и Хасан старые друзья. Да, несмотря ни на что, они были старыми друзьями. Сколько лет Альберт жил возле отца? Восемнадцать? Исключая два года в ин­ тернате, шестнадцать. А они дружили еще с тридцатых годов. То есть полжизни. Всю жизнь. Первая изба Ибрагимовых и стояла-то рядом с избой Синельнико­ вых на Озерке, на тинистом берегу залива, обросшем камышами и тальникам. Крякают утки, заливаются к непогоде лягушки. После дож ­ дя по всем дощечкам, обозначающим тропу, ползут улитки. Радуга мокрым цветным полотенцем висит на проводах — наверное, в эту са­ мую минуту электрический ток несет сильный, сладостный голос Леме­ шева... Между избами— овражек. Тогда еще маленький — там гуси белые ходят, шипят на синельниковского кота... Изба у Ибрагимовых кособокая, чужая, купленная, с зацветшими травой подпорками с улицы и со стороны пустыря. Если бы хоть во двор валилась избенка... Мать все боялась, что кто-нибудь ночью вы­ бьет их обушком или бык начнет чесаться и повалит избу. Отец омсял- ся, потирая ладонью под фуражкой вечно мокрую плешь,— ночью быки спят. У Синельниковых дом был, пожалуй, самый крепкий на Озерке, правда, осевший, но пряімон, и на крыше не солома, а доски. Конечно! доски старые, зеленые, хоть косой коси, по словам Синельникова, хоть корову туды гони! Но все-таки доски. А может, мать завидовала — и зависть ее Альберту передалась? В самом деле, не намного лучше изба, разве только тем хороша, что своя, некупленная, и жили здесь Синель­ никовы давно, и все было свое — сверчки и тараканы, пауки и скворцы во дворе, в трех скворечниках. Это уж в пятидесятых годах Ибрагимовы переехали с грязной улочки на другую — повыше, а Синельников отгрохал дом на самом и