Сибирские огни, 1985, № 9

снегом поля на спасительной твердой ниточке шоссе, Альберт понимал одно рядом лежит отец, в земле спят его предки-татары, а значит, и его, Альберта, предки, он іможет умереть и жить где угодно, они не встанут, не скаж ут ничего, но он, Альберт, саім начинал чувствовать, что земля ка к прозрачный лед и внизу, под ногами, под колесами, мерцают косточки и сабли его дедов и прадедов, о которых он раньше и не дуімал... Только вздрагивал, когда русские шутили при нем; «Не­ званый гость хуже татарина»... или: «Как тать в ночи...» — это ведь тоже от «татарина». Альберт говорил на русском, его имя переиначи-, вали на русский лад — Алик, Алешка, и он не возражал. А сейчас, этой сентябрьской ночью, он словно по льду прозрачному ехал и видел под собой татарские женские платки, золотом шитые, и поломанные тальян­ ки с крашеными клавишами, и черные черепа, которые улыбаются крепкими белыми зубами, похожими на зубы отца и его, Альберта, зубы... есть же что-то похожее у людей одной нации... широкие скулы, широкие плечи, угрюмый блеск доверчивых глаз в ослепительную ночь июня... или в этоім ледяном буране, убившем хлебные поля... Едут два парня на скрипучем кожаном сиденье, подобрав от^орноба или страха ноги. А где на прозрачном льду этой ночи девушки? Кто вас, мальчики, будет любить? «Когда вздумаешь жениться, приезжай ко мне,— сказал тогда отец уже при въезде в Мензелинск, где ждала их свадьба.— Я тебе все объясню». Шофер Ибрагимова заржал и подпрыгнул за рулѳм. — Хасан-абый,— пропел он, ,блея из-за рывков машины.— Что ему объяснять?! Он, чай, все уже сам знает. — То, что я ему объясню, в подворотнях не объяснят!— отрезал отец и обернулся к обиженному, притворившемуся спящим Губайдул­ лину.— Мулланур, нехорошо. Давай будем улыбаться. Мы же их любим, эйё? — Он начал щекотать своего старого друга, и тот нехотя и все сильнее заерзал в машине, и вот уже хихикал, трясясь, роняя слезы, а когда Руслан открыл дверцу машины — из нее пряімо к нему в объятия выскочил румяный хохочущий Губайдуллин, и Зѳмфира вздохнула в темноте: слава богу... будет свадьба. Не случилось предложенного отцом разговора и, конечно, жаль. Не прописные истины собирался он наверняка объяснять своему сыну. В самом деле, женитьба — это тайна тайн,^ Понять другого человека, да еще женщину... и прожить с ней до конца жизни... ка к же иначе? Отец любил мать свято и неизменно, как книжный герой. Он только стыдился на людях и даже при своих детях открыто показывать свои чувства. В® письма его с фронта мать берегла и, когда Ибрагимов уезжал куда или загуливал с дружками в сумрачные дни неудач,— Доставала, и чи­ тала... и покой возвращался в ее душу, мать снова становилась краси­ вой и молодой. — Жаль, смертельно жаль — не поговорили... Так и не узнал- Аль­ берт, с какими мыслями ушел отец. Простил ли его. А может, и н- вспоминал? Альфия говорит — он так и не пришел в себя в больнице. «Почему ты не выдержал? Ты прошел войну. Ты видел столько.. Ты спасал людей от позора и от преследования... старика Мусагита.. старика Андрея... Амира Махмудова с бородкой. Ну, завалило снегоѵ урожай — не пятидесятые годы, колхоз богатый, деньги есть, выкру тились бы... Пли того устыдился, что звезду Героя дают, а природ\ не перехитрил! А может быть, Синельников чего-то не рассказал? Конечно, он вряд- ли простил Ибрагимову шум вокруг сжрага. Это же надо, только объе­ динили колхозы-/—на нового своего заместителя, на старого друг- в суд подать? — Ты больше чернозему спустил в Пк, чем фашисты вывезли из Полтавщины! — кричал отец Альберта сутулому сильному человеку. 51