Сибирские огни, 1985, № 9

утихали, позиция крестьянских защитников в Сибири соответствовала духу времени, отвечала их давним стремлениям. Однако десятилетие опалы не прошло для них бесследно. Как и многие участники об­ щественного движения в стране, участники революционных объединений и организа­ ций, попав в ссылку (чаще всего в Сибирь), не теряют времени и, следуя по стопам декабристов, становятся деятелями куль­ туры, науки и просвещения в местах ссыл­ ки. Так, учеными, исследователями си­ бирского края стали Д. А. Клеменц, И. Д. Черский, П. А. Ровинский и многие другие. Так же случилось с Ядринцевым и По­ таниным. В ссылке Ядринцев написал и издал историко-публицистическую и худо­ жественную книгу «Русская община в тюрьме и ссылке». Потанин еще до каторги совершал путешествия (например, в составе специальной экспедиции на границу с Ки­ таем), а в ссылке он ухитрился во время невольного (по этапу) «путешествия» от Никольска до Тотьмы и обратно написать хорошую, по отзывам специалистов, этно­ графическую работу. Сразу после освобож­ дения Потанин всецело отдался своему давнему увлечению и, получив в 1875 году право самостоятельно организовывать экс­ педиции, в 1876 году отправляется в Мон­ голию. С этого времени и, пожалуй, до 1899 года, то есть почти четверть века, он занят путе­ шествиями и отчетами о них в обширных книгах-исследованиях. Конечно, его непо­ средственное участие в делах Сибири не­ сколько ослабло, но он никогда не переста­ вал заботиться о процветании Сибири и ее людей. Окрепло его мастерство писателя- очеркиста. В качестве писателя Потанин выступал и в газетно-журнальных очерках о путе­ шествиях, и в своих многотомных отчетах. Сам он в предисловии к первому изданию «Очерков северо-западной Монголии» пре­ дупреждал читателя: «Я ограничился изложением одних только фактов топографии и этнографии, исключив из путешествия как личные впечатления, так и рассказы посторонних лиц, которыми обрисовывается как характер местной при­ роды, так и образ жизни местного населе­ ния». Вчитываясь в дневниковые записи Пота­ нина,— а это именно непосредственные впе­ чатления от только что увиденного и пере­ житого по принципу «что не записал сегод­ ня, уже не запишешь завтра»,— вчитыва­ ясь в них, непременно находишь не одни этнографические или топографические фак­ ты, хотя они и преобладают. Часто перед читателем возникают самые разнообразные картины, отнюдь не статичные и не «Некра­ сочные, и через них, пусть сдержанно и ску­ по, проступает и личность путешественни­ ка с его постоянным, ни на минуту не за­ тихающим интересом к людям, к обстанов­ ке, к условиям, в которых они живут. «Первые впечатления, которые мы испы­ тали в Баргутской земле, были приятные,— рассказывает Потанин.—Точно мы из ка­ кой-то безучастно относившейся к нам пу­ стыни очутились в дружелюбной среде. После безлюдной страны, по которой мы раньше шли, после молчаливых стоянок на озерах Ангирту, Мандыбай и других, где мы с трудом могли залучить в свою палат­ ку монгола, мы повеселели в урочище Ха- тын-Хобо... Берега речки, возле которой мы стояли, правда, были очень прозаичны, но они оживлялись по нескольку раз в день пригоняемым на водопой скотом; то к ней подходили стада овец, то коров, то табуны. Тут много было всякого крику: крики па­ стухов, мычание, блеянье и ржанье. Утром на заре вся степь звенела от веселого пе­ ния мелких птиц. Вечером в день нашего прихода на Хатын-Хобо в нашу палатку набились гости... Я спросил шамана Дорчжи, не согласится ли он покамлать перед нашим обш,еством, и он охотно согласился сделать представление в тот же день ..» И сообщение о шамане, и его согласие покамлать доставили Потанину особое удо­ вольствие, о чем он тут же и сказал, вопре­ ки уверениям в предисловии, что личных впечатлений он в своем описании не допу­ скает. И последовавшая затем сценка кам­ лания не только точна и эмоциональна, но одновременно мы получаем какое-то пред­ ставление и о самом шамане. Неизвестно, был ли знаком Вяч. Шишков с этими стра­ ницами у Потанина, когда создавал повесть «Страшный кам», но нечто общее в их сце­ нах камлания есть, хотя и цели у авторов различны, и разные изображались народы. Шишков стремился к точности во имя пси­ хологической достоверности героя-шамана, Потанин — к точности обрядовой, нацио­ нально-бытовой и лишь с намеком на харак­ тер своего шамана; но общим, главным для них является то, что издавна объединяло передовых русских деятелей культуры — уважительное отношение к обычаям разных народов, к их верованиям, к их мировос­ приятию. Потому-то люди, чем-то его заин­ тересовавшие как путешественника и соби­ рателя фольклора, чем-то поразившие его воображение, не редкость в записях Пота­ нина. Многое таилось в суховатых отчетах По­ танина, он как бы постоянно «наступал на горло собственной песни», сознательно на­ ступал во имя науки, как это ему пред­ ставлялось. Однако от тома к тому своих обширных отчетов-дневников, как мы уже убедились, он отходил от первоначальных к себе требований, его работы становились живее и красочней, народы, о которых он рассказывал, представали перед нами в де­ талях точных и неповторимых, да еще и в «окружении» их легенд и преданий, что бе­ зусловно обогащало и углубляло наше о них представление. Этой стороны деятельности Потанина здесь касаться не будем. О его фольклорных изысканиях глубоко и разносторонне писа­ ли и іМ. К. Азадовский, и Я. Р. Кошелев, и другие профессионалы фольклористики. Сле­ дует лишь заметить, что этой стороной жиз­ ни восточных народов ни один путешествен-- ник до Потанина не занимался. Записанные им фольклорные тексты оказались то вари­ антами известных, имеющих свою научную ценность, а то и открытием новых, ранее никому не ведомых, обогативших кашу фольклорную науку. Кроме того, в книгах Потанина фольклор того или иного народа и условия, в которых он бытовал и соби- ' рался, создавали в конечном счете исто­ рически более объемный образ народа, с которым Потанин тогда общался.