Сибирские огни, 1985, № 9
ЮНЕСКО и действиями развивающихся го сударств: «Политика, проводимая сегодня в ЮНЕСКО, все откровеннее становится анти западной, антидемократической, явно враж дебной к рыночной экономике (под давлени ем развивающихся государств третьего ми ра), затрудняющей свободное циркулирова ние информации...» Самосознание стран третьего мира, стран, еще недавно находившихся под диктатом, развитых государств, растет, они становятся все более самостоятельными и не желают уже, чтобы их национальную суть, нацио нальную культуру развращали заразой транснационального рвачества и подавляли хорошо налаженными (каких у самих нет) средствами массовой информации. 15. ИНСТРУКТОР ИВАНОВ Я познакомился в Диксоне с молодым, только начинающим работу здесь инструк тором райкома комсомола, студентом-заоч- ником Московского юридического института, двадцатитрехлетним Виталием Ивановым, приехавшим сюда из Москвы, и приехавшим никак иначе, а принципиально. «Не хочу я там,— говорил он,— понависло надо мной все, скопилось столько проблем... Тоска непроходимая! Что ни делаю — не так. Что ни думаю — не так. Все не так! Безысходность, тупик. Аллергия какая-то появилась. Я последний год работал в райкоме на стройотрядах. Мне интересно было. Живое дело и свое, и много, и сам себе голова. Вкус к работе почувствовал. Я там целый год вертелся, приходил домой в 8 часов и был рад. Мне весь район принадлежал, все стройотряды, сто объектов, мотался по стройкам с самого утра. И мысли не мучи ли, некогда было. И чувствовал еще, что де ло делаю и получается. Но с другой сторо ны... Чувствовал я, что добром это не кончится. И желание все изменить не проходило, и по нял, что уезжать надо все равно...» И он уехал. Чтобы сменить обстановку, чтобы подумать, туда, где когда-то прорабо тал пятнадцать лет вертолетчиком его отец. Уехал от карьеризма, от смысла жизни, ко торый в честолюбии, от расхожего социаль ного типа, который ничего не видит и не це нит в мире, кроме различных вариантов того же промысла, от жажды побольше благ в жизни заполучить. От накатанного образа существования, когда тебе и думать не на до, надо только действовать. Сейчас он в свои двадцать три делает от крытия типа того, что все, что мы ни дела ем, Мы делаем только для себя или и д л я с е б я т о ж е , все равно в любом случае извлекаем из совершаемого для себя пользу. И мучается от этого. Перебарщивает, хвата ет через край, но зато уж наверняка предо хранит себя этим от подлости красивых слов и демагогии. Он и тут, в Диксоне, упрямо себя поста вил с самого начала. Не стал «отсиживать», как от него потребовали первым делом, по ложенные восемь часов в райкоме, от звон ка до збояка, а взял лопатѵ и пошел уби рать вокруг райкома снег на улице. И к пер вому секретарю пошел с требованием, что бы его использовали не на побегушках, а дали бы пусть самую плохую, нежеланную, которую все избегают, работу, но чтобы он за нее отвечал, и это было бы его дело... И другим не дает спокойно жить... Он был крайне симпатичен мне. Мы дол гое. время провели с ним в разговорах в его холодной комнате в общежитии, в ко торую меня поселили в ожидания летной погоды. Говорил я с ним вечера и ночи и находил в нем свое второе я. Радовался его мучениям, испытываемым им от жесткости реального взгляда на мир, потому что это были и мои мучения в его годы. И боль его была мне близка, и горечь. И вызывало ува жение неумение обмануть себя, схитрить. Понятны были его метания в поисках смыс ла жизни и даже его нестройные, унылые, «неблагополучные» стихи: «Стук машинки успокоил душу, расплескал по комнате все мысли. В одеяло кутаясь, я слушал твой рассказ о безутешном смысле. Не прошла до машней грусти горечь, и сюда пришла той же дорогой чтобы не скучала праздно со весть, и не уходила прочь тревога. Вот и чай ник снова подал голос, и заварку в свой ста кан я сею. Вот бы было, если б наша со весть оставляла нас хоть в воскресенье. Ты стучи по клавишам — так нада Пусть рас плющатся от напряженья мысли. Их не управляемое стадо мне расскажет об ушед шем смысле...» Ох, Виталька, Виталька! Как ты там те перь? Нашел ли свою истину, какую искал? Не угас ли твой пыл? Единственное твое преимущество — ты сопротивляешься, не поддаешься. Хватит ли сил и упорства сопротивляться? Как бы хотелось, чтобы ты до какой-нибудь истины все же докопался. Иначе кто, как не ты, не такие, как ты, че стные, не закрывающие глаза на правду, а именно начинающего с нее, кто, как не ты, за роните то семя нового, из которого произ растет благодатное древо будущего?... Уезжал я с Таймыра, когда стояли соро капятиградусные морозы и по ночам небо просто звенело от сталактитов северного сияния, олени отворачивали свои заиндеве лые морды от ветра, и дед Момде, сам с бор. довым и одеревеневшим лицом, часто давал им отдохнуть, пока вез меня на аэродром. Кругом была бескрайняя тундра, лежали снега, и солнце уходило в сторону океана, а в голову все приходили одни и те же, чуждые уже всякой мысли о промысле, поэ тические строки долганской поэтессы Огды Аксеновой, преданного и истинного певца самой северной нашей земли— Таймыра: Полярным ветром В море льды торосит. А полюс — Он как будто у дверей, И кажется порой Земною осью В сугроб каюром воткнутый хорей. Таймыр — это край удивительный, зага дочный, манящий, и много еще о себе не сказавший.-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2