Сибирские огни, 1985, № 9
вает везде и всюду. Тут расскажет, там узнает, здесь распоряжение передаст, новос ти, посылки из поселка на точку, посовету ет, объяснит, потому что всю райкомовскую работу он знает, и постановления и прика зы, и все поселковые слухи, и к тому же свой человек, шофер. И ведь слушают его и, действительно, воспринимают как третье го, как существующую единицу. Он даже сам в роль вошел. И пусть зарплата мень ше, чем в гидробазе, но зато та же тунд ра, то же Карское море и те же команди ровки в «поле», но не на полгода, как на гидробазе, а от силы недели на две, и опять домой, где у него семья и трехкомнат ная, со всеми удобствами, квартира, и при всем этом все равно считается Север, ничего не отнимается. И обеспечение остается хо рошее. Есть какая-то красивая, счастливая, за видная жизнь, которая людям подчас смут но грезится, снясь по ночам, очертания ко торой лишь слабо им представляются. Меч та о такой жизни владеет и владела людьми во все времена. Потому и появлялись пер вооткрыватели новых земель, землепроход цы, искатели золота, добытчики пушнины, жемчуга. Мечта эта овладевает людьми как навязчивая идея, заветная цель, постоянно толкает их на изыскание средств ее дости жения, чтобы путем временных невзгод, лишений, напряжения добиться ее вожде ленного осуществления. Такие люди и ны не, как герои рассказов Джека Лондона, как сопутчики Тиссена, Амундсена и Бе гичева, как покорители Сибири, идут в глушь, в тундру, в безлюдье, в ледяную пу стыню, идут на промысел — как хорошо и точно это называлось тогда, в старые вре мена. Об этой жизни не говорят, о ней не спо рят, даже не считают нужным упоминать, она как-то сама собой подразумевается, присутствует в сознании, в случайных темах разговоров и лишь проскальзывает намеком со словами об отпуске, «большой земле», о том, кто откуда родом. Но цели их здесь пребывания вполне определенны, и люди сами себя не обманывают. Но Север есть Север. И какие бы ни бы ли намерения у человека, сюда приезжаю щего, как бы он ни объяснял себе причины своего здесь нахождения. Север порой ме няет и намерения, и самого человека, вно сит коррективы в мотивы и в характер, накладывая на него свой отпечаток, и, в конечном счете, формирует человека по- своему. Вот еду я на вездеходе, следующем на «точку» в тундре, еду пассажиром вместе с возвращающимся к себе на зимовье из Диксона рыбаком. Едем с ним в крытом брезентом кузове, на бочках с соляркой, мешках с углем и тушах мороженой белу хи для привады. И слежу я со стороны, как этот рыбак ест. Насколько бережно и серь езно это происходит. Как грызет он выта щенную из мешка сырую неочищенную кар тофелину, как старательно пережевывает тушенку, без жадности, скупо и долго, как, задремав на ходу вездехода и проснувшись на ухабе, бросается искать упавший кусо чек хлеба. И хотя о незаткнутой бутылке перцовки, с которой оп задремывал в об- пимку, он НС забывал и во ске и продолжал держать бутылку горлышком вверх и, если наклонялся к ней, клюя носом — просыпал ся тут же, то про хлеб, пусть он и ронял его из рук, очнувшись ото сна, он вспоми нал тотчас же и начинал шарить в ногах, ища, куда бы тот мог закатиться. Слушаю, как по приобретенной, видимо, уже в оди ночестве привычке, запамятовав о моем при сутствии, он разговаривает в темноте ку зова сам с собой. «Да,— выговаривал с си- л о й ,- Да, Катерина Ивановна! Вы меня еще не знаете! Да!..» Наблюдал я, как Никитин, Попов, Прима, да и все остальные здесь, тщательно обу вают ноги, как любят горячий чай и тепло, как Прима основательно, придирчиво гото вит вездеход всего на один относительно небольшой рейс. Как отзывчивы, приветливы, хлебосольны, доброжелательны они все. И все потому что Север Севером и ос тался. И с приходом сюда цивилизации, с привнесением в дома горячей воды и ком форта, со строительством больших совре менных многоэтажных поселков, он не из менился сам по себе, не стал менее враж дебен человеку, не стал теплее, чем во вре мена Челюскина, Толля и Бегичева. Все так же можно насмерть замерзнуть в полукило метре от этого цивилизованного поселка, все так же можно заблудиться в пургу. Все так же осталось; если у тебя заглох в тракторе или вездеходе мотор, то это не значит; слил воду и пешком пришел домой, это значит — все. Тот же остался риск,, опасности и близость к смерти. Поэтому, если ты зашел здесь в любой, чужой тебе, дом, о тебе обязательно позаботятся, накор мят, оденут, и не сочтут за одолжение, и будут к тебе приветливы, и проявят, где надо, самоотверженность, взаимопомощь, взаимовыручку, то есть те качества, без ко торых здесь, на Севере, в подобных трудных условиях, просто-напросто не выжить. И тот же Юра Прима после разговора о зарплате и о сроках пенсии (здесь им идет год за два) в отношении к какому-то хоро шо им всем знакомому человеку говорил; ; — Да ведь он же притащится еще, про сить начнет, ведь еще сорвется! Спохватит ся тогда... А кто поможет?.. Ведь он тогда на Быстрой работал, к Дымову на коленях приполз. Ты моего брата знаешь? Тот гово рит, знаю. Вот и я такой же! Дай везде ход. И уболтал ведь в конце концов. Ну бери... И потом ни пазу (два года работал!) не заехал к нему. За пять километров объ езжал, крюк давал, лишь бы не встретить. Бывает же, надо передать что-нибудь в по селок, письма завезти, посылку, спросить, жив или нет. Л он, на путиках увидит, бо ком, боком — и давай ходу, лишь бы не встречаться... И капканы мог чужие прове рить. Сволочь, одним словом. Едем двумя вездеходами. Ночь, пурга. Фары лишь белую пустыню высвечивают и проносящийся мимо снег. А трак сломается, надо пальцы выбивать, гусеницу «расши вать», меняя трак на стуже и ветру. Все суетятся вокруг, помогают, а потом запры- 4 гивают в дверцы-люки, захлопывают их • оживленно, и опять вперед, через пургѵ. Да! Север делает людей по-своему. Оста ются здесь только свои, нужные Северу лю ди.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2