Сибирские огни, 1985, № 9

назад? — спрашиваю я. Он отвечает серьезно; дождь, но зато четырнад­ цатого... Я заорал: иституты голову ломают, не імогут погоду понять, а ты со своми тетрадками... коси, пока не поздно, все хлеба на силос! А он: через год на пенсию, Мишка, хочется красиво уііти. А если прогоришь? Давай, говорит, со стариками посоветуемся. Я ему: на хрен мне твои старики! Я уже сам старик, а они все еще старики?! Мудрые, скажешь? Демократия, советоваться, когда тебе надо. А когда упрешься — танком не сдвинешь?! Кукурузу сажали — кобенился? Со стариками в райком ездил? А что — посадил? Посадил!.. А он мне кричит по телефону: так я ее зато до сих пор сажаю. Не могу я — три дня другое... Вижу я, по телефону нам не договориться. Ну, ладно, говорю. Смотри сам. Осенью увидимся на совещании в Казани — если запорешь поля, я тебе и руки не подам. Есть-то что твой колхоз будет? Снег будете есть! Зубы будут чистыми!.. — Никогда не прощу себе этих слов. Из-за них, пожалуй, сегодня и решил я тут остаться... Ну, дальше. Синельников погасил сигарету желтым ногтем о пепельницу, по­ шел, выпил еще стакан воды. — Вдруг это... прилетает! Комбайны пойдут мимо его колхоза, то да се... запчасти... ну, как я рассказывал. И дальше я правду говорил. Сидели мы у меня на даче, снег идет, валит, душит. В форточку зале­ тает. Он горько так смеется: будто курицу щиплют... Ну, предложил я обзвонить ѳму соседей. Он ведь правда им помогал, почему бы им не выручить его. Я даже тайком без него с кухни брякнул Матвееву, а тот говорит — Михаил Васильевич, я уже отрапортовал... но если Хасан сам попросит— я ему, может, что-то и найду. Видите, как. А он упер­ ся: ни за что! И думает, думает. А что тут придумаешь. Ну, вижу, совсем он сломлен. Сидит, шепчет что-то. Бледный, как стена. Говорит, не бойся, ты ни при чем. Да, наверно, я ошибался. Надо было жить. «Опять лжет»,— защемило сердце у Альберта. — Ты слушай, мальчик. Надо было жить, как ты, говорит. Вечно я упря.млюсь. Гробили поля на желтых холмах отвальным плугом — надо было и мне. А я зачем-то ратовал за плоскорез, два выговора схлопо­ тал! А овраг?.. Дался мне этот овраг! Не ты же туда мочился — дожди его вымыли. Мнение людей... драгоценная земля... плевать! — Он гово­ рил эти слова, непривычные для него, будто издевался надо мной... или это — кощунствовал — будто ждал, трахнет его молния за такие мысли или нет.— Надо было, как ты!.. Жизнь не вернется!.. А при лю­ бом почине ты был первым! Плакаты не успевали подсохнуть — писал поверху новые!.. Синельников заплакал. — А я?! Я же за чистую монету принял!.. Слушаю его и еще что-то говорю ему снисходительно., вроде того, что — молодец, если можешь так самокритично... только вот будет слушаться твое дело в райкоме —. кайся, кайся... а мы постараемся тебя как-нибудь спасти, куда-нибудь пристроим, чтобы пенсию получше... чтобы на старости не клал зубы на полку... золотые зубы на полку... — сострил я, хотя знал — нет у него ни одного золотого зуба... А в общем, ты прав, вякал я. Прожил я жизнь хорошо, делал, что нужно, делал, как положено.— Вот тут он насчет охоты заговорил, взял ружье и ушел... И дальше все так, как я уже рассказывал. Истинная правда. Синельников рыдал, склонив голову со слипшимися волосами вок­ руг розового темени. — Понятно! — отчужденно подытожил Кочергин. Он встал. — Все понятно, как в лупе.— Он проковылял по комнате взад-вперед. И тихо сказал; — Теперь я вижу — отчаялся Хасан. Не хватило человека. Не хватило.— Кочергин остро посмотрел на Альберта.— Я считаю, он умер. Не выдержал. Не надо говорить, что застрелился. Он умер раньше, когда говорил все это ѳму... — Мы так и решили! — вскинул голову Синельников.— Вот он... и мы все... так и решили.