Сибирские огни, 1985, № 9
лиотеку. А в новом здании на первом этаже появилась гостиница — точ нее, там были две комнаты для гостей, в одной стоял стол, холодильник, стулья, в другой — две койки. Кабинет же председателя и бухгалтерия находились теперь на втором этаже, окнами в сад. Школьники посадили вокруг тоненькие березы и яблони, сиял заборчик, покрашенный белой краской, почти невидимый на снегу. И Альберт, подходя сегодняшней ночью впереди своих спутников к правлению, едва не повис грудью на острых досках забора. Он в этом здании был всего раза два. В десятом классе заходить к отцу было уже неловко — сыночек председателя, косые или чересчур угодливые взгляды... А когда после школы Альберт работал год перед армией в колхозе, он все-таки, помнится, заскочил раза два. Один раз в рабочей одежде, весь перемазанный, с соломой в волосах — думал заслу жить одобрение отца. Ибрагимов же, увидев сына, все, конечно, понял, буркнул, отворачиваясь:_ — Что за маскарад? Взрослый парень. Умойся, оденься. В следующий раз Альберт заглянул к отцу сказать, чтобы он не за был— сегодня день рождения у Земфиры-апы, и хоть поздно ночью, да пусть навестит Губайдуллиных. Сам он оделся соответственно — белая рубашка с голубыми корабликами, галстук, брюки выглаженные, ботин ки, ка к новые поршни в масле, блестят. Ибрагимов мрачно глянул на сына, и словно смутился за его празд ничный вид перед своими небритыми бригадирами: — Страна работает... страда... а ты ка к бездельник. Больше Альберт тут не бывал. В морозной ночи высокое здание правления было темно. Тускло све тилось только одно окно на втором э таж е— Альберт не сразу понял, что это торцовое окно коридора. Они втроем поднялись, Кочергин, Тагир и Альберт, здесь еще не рассеялся смрад от курева. Альберт постучал в кабинет отаа — наверное, Синельников должен быть там. Но из темноты вышла женщина пожилых лет с ведром и тряпкой, сказала: — Юк! Иртага килегёзі (Нет никого! Завтра приходите!) — А кая Синельников? — спросил Альберт. — Гостиница да,— ответила уборшица, и даже Кочергину стало яс но из ответа татарской женщины, что Синельников внизу, в гостинице. Они обошли еще раз правление со стороны сада, Альберт пошарил по забору — нащупал, наконец, калитку, такую же белую, ка к весь забор. И вот они постучали в дверь. Им никто не ответил. В обоих окнах не было электричества. Альберт потянул дверь на себя — дверь открылась. Они вошли, Та гир на ощупь включил свет. В первой комнате никого не оказалось, на гвозде висел плащ, это, кажется, был плащ отца. На спинке стула кри во висел пиджак, это был, скорее всего, пиджак Синельникова. На столе стояла бутылка с красным ромом, на полу блестел стакан. Бутылка бы ла почти пуста. — Михаил! — резко позвал Кочергин. В спальне кто-то заворочался. Кочергин заглянул туда. — Ну ладно тут изображать... Это я, Кочергин. Альберт тоже зашел во вторую комнату. Синельников в майке и трусах лежал поперек обеих сдвинутых коек, белье у него было мок рое — то ли он плакал, то ли умылся только что, к приходу гостей. Он медленно подогнул колени, оперся, уцепился за полушубок Альберта, едва ему не порвав карман, и тяжело встал. — Фима!..— растроганно пробормотал Синельников, и тут от него пахнуло перегарам, и Кочергину, и Альберту показалось— он пьян и пьян сильно. Синельников обнял Кочергина, зарыдал и снова упал боком на кой ку, огромный, с животом, почти старик. Кочергин наклонился и вдруг резко хлестнул его ребром ладони по спине: — Н-на!.. Ты нарочно?!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2