Сибирские огни, 1985, № 8
Альберт принялся ходить по залу ожидания, уже трезвый и одино кий в этих краях, поглядывая на свои часы, на табло над расписа нием — стрелка двигалась медленно, словно шла в густой смоле. И опять что-то в грудь его точно толкнуло. Он разменял рубль, рас терянно вашел в стеклянную будку телефона-автомата, бросил мо нету — загорелась красная цифра «1». Н абр а л «пять»— послышался гу док. Н абрал потом «единицу» — прерывистый. На брал номер телефона центральной больницы, долго трубку не поднимали. Наконец, Альберт услышал: — Да-а?..— по интонации понял, что говорит татарка. Альберт, не очень зная язык, почему-то по-татарски начал объяс нять, что, возможно, в этой больнице лежит в реанимации председатель колхоза Ибрагимов... Если он там еще лежит, как он себя чувствует? Наступило молчание. Женщина, видимо, пошла узнавать. Альберт ждал . Бросил еще три монетки — загорелось «3», потом стало «2», по т о м— «1». Альберт бросал и бросал монеты; красные цифры сменяли одна другую. «Не успею узнать,— подумал он с ужасом и одновременно надеждой, что все Там хорошо.— Не успею.» — Алло! Алло! Наконец, послышались шаги, и другой голос, тоже женский, сказал в трубку: — Ибрагимов умер. Вы слышите меня? Ибрагимов умер на р а с свете, в пять утра. И раздались короткие гудки. Альберт думал, что если он когда-нибудь (а такой день может на с т а т ь— родители старее своих детей), когда-нибудь услышит такое, он упадет в обморок или закричит, как раненый. Но он не упал и не закри чал. Он стоял, вцепикшись в трубку. «Не дождался меня, вот и умер. Он уже не верил мне.» Альберт слышал, как по радио объявили регистрацию билетов на Казань, но все стоял и стоял в стеклянной будке. Он вдруг увидел рядом, за стеклом, небритого человека, очень похожего на своего отца. Это был он сам — Альберт, отразившийся в стекле. Еще раз в каком-то полусне позвонил в Казань, спросил: — Там, наверное... его дочь... Альфия... Аля, по-русски...— он что-то еще бормотал, путая русские и татарские слова.— Моя сестренка. Ему ответили: — Они уехали в морг. Телефон два семнадцать шестьдесят шесть. Альберт повесил трубку и вышел из стеклянного ящика, где во всех стеклах на него смотрел отец. «Два семнадцать шестьдесят шесть...— горело в мозгу, как на электронном табло.— Всё, всё кончено». Через полчаса он летел в полупустом самолете в Казань. Здравствуй, зерно!— золотая чеканка солнца, повторяющая форму моих сложенных к молитве ладоней или тайное тайных женщины, — зерно, которое прорастает одним колосом, а через год — полем, накор мит весь мир, ударит хмельной брагой в бочках, покроет венком золотым мокрую от пота голову земледельца!.. Здравствуй, кроха, малость, пус тяк, который в космосе найти — как золотой метеорит в руку поймать, это значит — не голодать человечеству, шуметь зеленым волнам, в белой печи на кирпичах раскаленных душистым хлебам зреть... как ноль, внутри которого прячется единичка, как рисунок замкнутого рта, кото рый вот-вот стихами заговорит,— легкое, твердое, закрученное хитро, как м аленька я галактика в разрезе,— зернышко, плод, солнце, притво рившееся творением земли,— здравствуй, зерно!..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2