Сибирские огни, 1985, № 8

под стол, стукаясь лысой головой, достал кусок хлеба с налипшим со­ ром и, обдув, съел его! Конечно, это было не в голодный год — я уже в девятом учился. Это шестидесятые годы. Лучше бы избил. Других отцы били. А он д аже пальцем не тронул..Это ужасно. Может, хоть сейчас ударит, а?.. Хоть и больной... ну, пальцем? А? — Не знаю,— отвечал Витюнин и повернул самолет в другую сто­ рону, назад, в Сибирь.— Мне к жене надо. — Стой!.. — закричал Альберт, истекая слезами.— Не будь таким жестоким! В Казань давай!.. И — проснулся. Сердце болело, словно в него изнутри что-то по­ пало. Гвоздь или кнопка. Еще никогда такого не было. Альберт з а ­ стонал, потер грудь и бросился к стойке. Там никого, пусто. Неужели все улетели?! Он посмотрел на расписание — утренний рейс ожидается в восемь тридцать. Еще три часа. «Как он там?.. Может, позвонить в больницу? — Альберт суеверно пошел в другую сторону от автоматов междугородной связи.— Н а ­ верное, сейчас спит. Во всех больницах спят. Там все хорошо. Белорус сказал, самое страшное — первые сутки. Если откачали, сказал белорус, потам уже легче.» Он сел на свое место. Но никак уже больше не мог забыться. П о ­ читать бы что-нибудь. Отец, бывало, ругался, если видел сына с книгой: — Чего как барчук?! Иди — коли дрова! Навоз подбери в хлеву! На огород иди, там работы много! — Он не был против книг, сам был весьма начитан, но боялся, что мальчик вырастет белоручкой. И гово­ рил с ним нарочито грубоватым голосом.— Это тебе мать рубашку с цве­ точками купила? Разве такие не для девочек?! Ты простую носи. Белую или синюю. И что это зй желтые ботинки? Только черные. Только прос­ тые, скромные! Люди будут смеяться! Народ! Сам он всю жизнь боялся, что о нем скажут: переродился, з а в аж ­ ничал. Все, кому что-нибудь нужно, шли к нему в правление и домой, днем и ночью. Спал он мало, с полуночи до половины четвертого. Случалось, домой притащит какого-нибудь конюха, обсыпанного соломой,— у того кобыла ожеребилась, радость. А чем угощать? Аль­ берт помнит — это конец сороковых годов — мать летом щи из крапивы варила, зимой какие-то рога разваривала, оладьи из мороженой к а р ­ тошки весной жарила, лепешки из серой, как речной песок, муки. Конеч­ но, тогда імальчонке было не до горестей взрослых — дали кусок и спасибо, нет — раков поймает с дружками — и в котелок. Мать есть эти страшилища боялась. Иногда из дальних деревень своему имени- тому родственнику привозили подарки: банку сметаны, десяток яиц, ощипанную курицу, кок — завяленную на солнце и раскатанную в лист ягоду смородину... Отец, как от удара, багровел, приказывал немедлен­ но собрать в узел все это тому, кто принес, но старушка или мальчонка с черными блестящими глазенками, омеясь, почтительно кланялись — передавали привет от такого-то или так ой -то— правду сказать, родни у отца было много, родни, конечно, бедной, и родни дальней. Вряд ли у них и.’яелся некий хитрый умысел — хоть и выучился Хасан на боль­ шого человека, есть ему тоже надо, а у начальников, говорят, кроме конфет, ничего нет. Может, конфет пришлет?.. По настоянию матери подарок все-таки оставался дома, мать сн ар яжал а в деревню посылку — туда попадали подношения, которые принесли перед этим, своего не было ничего. Молоко пили козье. Козу Альберт не помнит, а козла помнит, своего ровесника. Он стоял возле плетня Ибрагимовых, над оврагом. Желтые, будто лопнувшие по трещинке глаза, смиренная и все же коварная мордашка с бороденкой — попробуй, подойди, сразу же наклонит рога и на тебя! Корову купили только в пятидесятые годы, когда Альберт пошел в школу. Ее привел отец, покашливая от волне­ ния и смущенно оглядываясь, хотя к этому времени уже многие в голоштанной Старой Михайловне обзавелись коровами... — Ничего! — говорил Ибрагимов поздно ночью, когда вместе с