Сибирские огни, 1985, № 8
щем субботнике. А затем все разошлись. Но Андрасмонов — при Голубо ве, чтобы тот слышал,— догнал в коридоре Витюнина и громко заявил с улыбкой (с улыбкой на всякий случай — как бы шутя): — А ты не патриот, Саша. Родину не любишь. — Я?..— переспросил Витюнин и медленно, очень тихо ответил: — Наоборот, братец. Наоборот. Ну, тебе это все равно. ...Наконец, Альберт дождался, когда телефонная будка освободи лась. Он набрал код Москвы, телефон, который дал ему Ножкин. Где-то очень далеко сняли трубку. — Алло? — с к а з ал Альберт. ' — Кто?.. Что вам угодно? — спрашивали в Москве.— Я ничего не слыішу. Альберт сообразил, что не н ажа л кнопку, но в Москве уже поло жили трубку. Он позвонил еще раз — там молчали. Голос, который он слышал, был густой, хриплый, никак «е Витюнина. «Пошлю-ка лучше я телеграмму.» Альберт встал в очередь к окошку телеграфа. Здесь было меньше народу, и через полчаса у него приняли синий листочек, на котором было написано печатными буквами (привычка инженера): БУДУ СКОРО МОСКВЕ КАК НАЙТИ ВАС НАПИШИТЕ ГЛАВ ПОЧТАМТ ИБРАГИМОВУ . И только отойдя от окошка, с болью и суеверным страхом Альберт вдруг вспомнил, что еше ничего не знает об отце... ка к он там, что с ним... «А я тут размечтался, делами занялся! Отец, родной, прости. Твой сын совсем с ума сошел в этой тысячной толпе». Он сел на скамью. В окнах аэропорта мела метель, снег налипал на стекло. По радио объявили о задержке всех рейсов подряд. Альберт закрыл глаза. Как с фотографии смотрят лица из прошлого, так же амотрели по- прежнему в г л а за Альберту мать и отец с крыльца, рядом собака, на плетне петух, за загородкой корова с белой звездочкой во лбу, на крыше сорока и рыжий, в печной золе, кот. И в соседних окнах — лица старух, среди них — лицо Черной бабушки. И все глаза — птиц и людей — смо трели на' него, на одного его — на Альберта. А он, как грязный воробей, летел над землей. Деревня С тар а я Михайловка пристроилась на яру, над рекой Ик, над широкой долиной с чистыми песчаными косами, над старицей с купавками, над выгоном, который простирался за речкой до дальних озер, до Синего бора. Деревню Старую Михайловку резали на три части два оврага — старый овраг и новый овраг. Старый овраг был д а в ний, привычный, в него сваливали всякую всячину, там росла крапива и торчали поломанные колеса телег со ржавыми о-бодьями. А новый овраг был узок, но глубок — в середине деревни метров триста по отвесу. Весенние воды его пропилили, дожди добавили. Прекрасные берега Ика... круглые тарелки лилий... на них сверка ющие зеленые и синие стрекозы. В отвесном берегу бесчисленные гнез да стрижей, взлетают и вылетают — в глазах рябит. Слышно, как в кузнице стучит дядя Вася своим молотом. Иной раз ржет жеребец, подвешенный на станке,— его обувают в железные лапти... А вот про ходит на Ижевск самолет, д аж е не покачав крыльями. Мальчишки, мечтающие стать летчиками, размахивают самодельными флагами, на выгоне разводят буквой «Т» костры — вдруг сядет! Но у Альберта иное увлечение. Первое — и навсегда — радио. Он сидит на горячем песке, в руке свернутый трубкой картон, Альберт наматывает на него нежные, золотистые провода, которые — если неловко потянуть,— тенькнув, рвутся. Альберт был упрям и усид чив. Он мотал и мотал, и провода ложились плотно, ряд к ряду, как волосы на голове у. девочки Венеры, справа и слева от пробора. В этих
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2