Сибирские огни, 1985, № 8

вода в песке, и громогласное эхо водородной бомбы, и нежный вскрик женщины... и что выше тебя? Ничего. Всплыву на воздушном шаре или крылатой машине — ты чернеешь, ты уже не небо, а космос, в р ажд еб ­ ный, ледяной... С детства смотрю на тебя — и ныне смотрю, удивляюсь. Наступит вечер, и звезды обожгут, ка к крапива, сердце мое одинокое, и чего затоскую, о чем заплачу?.. Сам не знаю. То ли о безвозвратно ушедших годах... то ли о невозможности обнять всех живых людей на земле... Небо — мертвое, страшное, с ливнем космических лучей... и живое, радостное вблизи от земли — ка к сизый налет на спелой сливе... Двуликий янус, небо. Синее, синее, синее. Как заклинание, повторяю — будь. Здравствуй. ' В Свердловске валил снег, мел настоящий буран. С трудом приземлились, и сразу потемнело, загорелись огни. И Альберт, пробегая по аэропорту к диспетчеру по транзиту, уже пред­ чувствовал: сидеть ему здесь и сидеть. Здесь тоже колыхалась толпа, тоже стояли люди с телеграммами, некоторые телеграммы были записаны от руки, но, несомненно, они были настоящие. «Мне... меня тоже!..» — хотел крикнуть Альберт, сердце прыгало вперед, но люди молча стояли, пережидая непогоду. Кто-то чему-то засмеялся, но на этого человека недоуменно посмотрели, как будто, у большинства было горе. А может быть, оно и так. Иначе бы все отошли к скамейкам и там сели. Изможденная, с желтыми гл ад ­ кими скулами, старая женщина-татарка переговаривалась с татаркой помоложе, которая д ержа ла на руках ребенка: — Ты зачем его т ак укутала, багерем?.. Он же задохнется. — Бокюь... сыро... простудится... Странно — глаза жадно искали земляков, уши ревниво выхваты­ вали из гула толпы татарскую речь. Но встретиться глазами со стару ­ хой татаркой или молодайкой Альберт словно стыдился, хотя в чем он виноват?.. А вот еще татарин, бабай, старик с бородкой острым клиныш­ ком, в руке бумажка, глаза воспалены, как у голубя. «Почему, когда у тебя горе, видишь столько людей?.. — подумал Альберт.— Почему, когда у тебя радость, никого не замечаешь? Тол ько— небо, ули ­ цы, мир.» — Товарищи, не стойте... — услышал он голос.— Чё мучиться? До пятнадцати Москвы мы закрылись. Толпа начала считать: «До пятнадцати Москвы... это здесь будет семнадцать... то есть пять вечера... Еще два часа, ничего, постоим. Нет, если до пятнадцати Москвы, то здесь будет семнадцать. Москвы... надо прибавить еще два часа... Что ты імелешь?!.» Чувствуя, как от страха перед Казанью, от бесплодного ожидания пустеет в груди и больно, Альберт метнулся в ресторан. Ему показали на багаж, Альберт удивился — чемодан, он совершенно забыл о нем, но сжимал ручку чемодана так, что ладонь приклеилась. Оставив его' у швейцара, Альберт вошел в зал. Народу было мало, белели пустые столы. Он хотел уединиться, но какой-то рыжий парень махнул рукой. — Спасибо,— Альберт сел напротив. — Замерз, да?.. Альберт подождал, пока подошла официантка,- з ак а з ал что-то. Он угощал незнакомого парня и ел, раздумывая, улетит или нет, и если улетит до ночи, куда прежде пойдет — к сестре, в общежитие мединститута, или сразу в больйицу, но в какую — он же ничего не знает в Казани. Значит, надо к сестре, она уж, верно, знает. А если она в больнице, возле него’ подруги подскажут... ’ ...а я, брат, милиционер... вернее... — Сосед напротив, рыжий парень с бакенбардами на щеках, из Белоруссии, подмигнул многозна- 30