Сибирские огни, 1985, № 8

хийного искусства природы, в археологиче­ ские катаклизмы... Летом 1965 года Леонид, Нина Анатоль­ евна и я проводили месяц в Паланге. Нина Анатольевна взяла с собой двух племян- ниц-девочек, дочерей ее брата, жившего в Свердловске, и часто бывала занята с ними, а Леонид и я помногу бродили в окрестно­ стях Паланги, по берегу моря, проводя вре­ мя в беседах. Погода не баловала нас, не­ редко шли дожди, было прохладно. Мы ча­ сто гуляли по бесконечному пляжу Палан­ ги, шли обычно быстро, обгоняя неспешно гуляющую публику, которая с некоторым удивлением поглядывала на на'с (куда это они торопятся?), не похожих на отдыхаю­ щих... Да мы и не были ими — Леонид имен­ но во время этих стремительных прогулок рассказывал мне о себе, о своих скитаниях. Его рассказы были своеобразными чернови­ ками, устными набросками будущих новелл, которые впоследствии составили книгу «Воз. душные фрегаты». Он говорил о своем дет­ стве, о юности, 'О поездках, о бабушке Баде, об отце и матери, о встречах с разными людьми... С этими прогулками связано у меня ощу­ щение необыкновенной слитности Леонида с природой. Особенно ярко это я почувство­ вал в один из ветреных холодных дней, когда мы шли по безлюдному берегу моря. . Недавно прошел дождь, мы были одеты в черные пластиковые плащи. Которые в то время носили многие, так как они были де­ шевы и практичны. Мы шли, как всегда, бы­ стро по плотному, упругому песку берега, навстречу ветру... И тут я неожиданно уви­ дел Леонида как бы со стороны — неза- стегнутый плащ развевался позади него, словно крылья, голова, как всегда, была от­ кинута немного назад... Он словно летел... И эта летящая походка, мечущиеся от силь­ ного ветра вершины сосен, море, по которо­ му безостановочно катились белоголовые валы, набегая на плоский берег и угасая с шипением, словно какие-то чудовища в бес­ сильной злобе,— все это слилось у меня в единое действие природы, и Леонид вписы­ вался в него как неспокойная, летящая в пространстве, неотделимая от окружающе­ го мира частица... Впоследствии, видя на шкафу в кабинете Леонида причудливую бороду древесного корня, напоминающую женщину, стремительно летящую по возду­ ху,— я нашел этот корень в лесу близ Па­ ланги и подярил его Мартыновым,— в памя­ ти всегда 'вставал этот неспокойный вет­ реный день, бурное море и Леонид, не иду­ щий, а летящий, с развевающимися за спи­ ной крыльями, сопровождаемый злобно ши­ пящими накатами волн... Леонид был талантлив во многом. Смо­ лоду он хорошо рисовал и одно время даже хотел стать художником. В начале 20-х годов в Омске работала довольно большая группа художников. Живописец и график Виктор Уфимцев организовал группу «Чер­ вонная тройка», с которой сблизился и Лео­ нид... В начале 60-х годов я побывал в Таш­ кенте и встретился там с Виктором Уфим- цевым. Он многие годы жил в Средней Азии. Мы вспоминали молодость, Омск. Уфимцев был старше меня на 13 лет, и я мальчишкой еще знал его и его сестру Лию, тоже художницу, с которой он путешество­ вал по Средней Азии, помнил его картины, полные жаркого солнца, выставленные в Омском музее, и ослепительные, словно осколки южного неба, изразцы самарканд­ ских и бухарских мечетей. Уфимцев недавно побывал в Индии, показывал мне картины и наброски, привезенные оттуда, расспра­ шивал о Леониде, дружбой с которым он очень дорожил. Он говорил мне, что у Лео­ нида были все данные стать хорошим ху­ дожником. — Может быть, лучшим, чем я,—добавил он задумчиво,— Ленька прекрасно чувство­ вал линию и цвет... И отлично передавал движение... В новелле «Зъркалщик», да и в некото­ рых других, вошедших в сборник «Воздуш­ ные фрегаты», Мартынов рассказал о сво­ ей дружбе с Уфимцевым и о встрече с ним в Москве после войны... Больше они не ви­ делись... Рисовать Леонид не бросал до последних лет жизни. Он делал наброски на клочках бумаги, на картонках, но никогда — на по­ лях своих рукописей. Этим он как бы отде­ лял свое поэтическое творчество от увлече­ ния рисованием... К Новому году он всегда набрасывал на небольших листках бумаги разные рисунки. Листки потом свертывались, перевязывались ниточкой и ставились в ста­ канчик. Придя 1 января к Мартыновым — наша традиция проводить первый день года вместе возникла еще в Омске и не наруша. лась в Москве,— мы неизменно вынимали из стаканчика один из таких рисунков (они назывались «счастье») и, развернув, опре­ деляли, чем нас порадует Новый год. Ри­ сунки были всегда веселыми и добрыми. У меня сохранились многие из них... У Леонида были талантливые руки, он любил создавать из оберток конфет, из листков станиоля от чайной упаковки, из другой бросовой хозяйственной бумаги раз­ личные фигурки — диковинных птиц, ска­ зочных животных, подобия древних ладей и т. п. Многие из этих поделок и сейчас хранятся в. его доме... В последние годы он увлекся созданием коллажей. Он выписывал всегда много га­ зет и журналов, отечественных и зарубеж­ ных. Прочитанные, они обычно копились в стопках — выбрасывать многие из них ему было жалко, он нередко возвращался к ним... И вот, в последние годы жизни, он использовал их для создания коллажей — рисунки, обложки, каррикатуры, фотогра­ фии, шрифты,— все шло в дело. Каждый из его коллажей был своеобразным осмысле­ нием событий, и они несомненно будут пред­ ставлять интерес для исследователей. Одной из наиболее характерных челове­ ческих черт Леонида Мартынова было его внимание к людям. Это не означало, что он привечал каждого встречного. Нет, в своих знакомствах и встречах ш был очень разборчив, немногих допускал к себе. Если же он встречался с плохим человеком (а чутье на плохих людей у него было порази­ тельным), то находил всяческие возможно­ сти не сближаться с ним. Леонид Мартынов не переносил фальши, пошлости, грубости, нечуткого отношения к людям. Особенно он был внимателен к так называемым «маленьким людям»,— кстати, он всегда возмущался таким определени­ ем,— к почтальонам, библиотекарям, маши­ нисткам и т. п. Он никогда не позволял се