Сибирские огни, 1985, № 8

ется, но — изумленно скулит: непонятна, гладіса, жестковата деревяшка в зубах! С ней клыки совладать не сильны. Нет ноги у Амыра: дав-но, в, сорок третьем когда-то он оставил ее в раскаленном капкане вой­ ны». Действительно, такой случай трудно придумать. Эти портретные зарисовки, вероятно, рож­ дались у автора, когда он работал коррес­ пондентом областного радио и местных га­ зет. Но они не несут в себе поэтического ос­ мысления. Это —лишь факты, страницы за­ писной книжки журналиста, не более... Другое дело, когда Борис Укачин обраща­ ется к судьбам, как бы вписанным в жизнь народа. Здесь мы почувствуем и горечь ли­ шений матерей-доярок из урочища Кайру- Бажи (повесть «Убить бы мне голод»), и увидим добрый, открытый всем радостям и печалям, характер табунщика Яшная (сбор­ ник стихов «Эхо вечного Алтая»), и познаем долю одинокой Дьиламаш (повесть «До смерти еще далеко»)... Интересно, что «индивидуальность поэти­ ческого характера» в стихах Бориса Укачи- на отмечал в свое время известный литера­ турный критик Александр Макаров. Встре­ ча с ним осталась в памяти поэта как одно из незабываемых жизненных впечатлений. С ним, вспоминает Борис Укачин, «я впер­ вые познакомился в правлении Союза писа­ телей РСФСР на совещании молодых. Этот человек в моей душе оставил очень яркий, неугасимый огонек. Он зажегся в моей душе оттого, что на этом совещании Александр Николаевич тепло отозвался о моей первой московской книжке стихов — «Ветка горного кедра»... «Сохранился и печатный отзыв Макарова на этот сборник, где есть слова, раскрывающие, пожалуй, самое главное в творчестве Бориса Укачина: «Определяющей чертой его личного дара является способ­ ность говорить о высоком и нравственном не общими понятиями, а живыми образами, чувствуя и понимая драматизм жизни, лю­ бить эту жизнь в ее движении, ц неистощи­ мой ее красоте». Именно эта «живость» в передаче «дра­ матизма жизни» (который может быть и оп­ тимистическим) и характеризует лучшие страницы книг Бориса Укачина. Этот драма­ тизм поэт ищет не только в далеких уже временах, когда полыхала Великая Отечест­ венная война и когда в алтайские аилы при­ ходили похоронки. Драматизм присущ и на­ шему дню. Взять хотя бы проблему сбережения при­ родных богатств, столь обостренно развива­ емую за последние годы в наших литера­ турах. Иной раз эта проблема решается с излишним перехлестом, выводится чуть ли не на первый план в творчестве. Борису Укачину чужды эти крайности. Но он, как писатель, как гражданин, не может оста­ ваться равнодушным, когда речь заходит о родной природе. Да и как промолчать, когда все знают, что Горный Алтай является од- , ним из самых красивейших уголков нашей страны, что природа здесь создала свой мир, поражающий всех необыкновенной красотой и мощью. «Поезжай сегодня в Кайру-Бажи, ты и не узнаешь его,— с горечью говорит своему земляку-писателю герой повести «Убить бы мне голод» Борбок-Кара,—Даже я, работая всю жизнь там, иногда не узнаю родных мест, Барыс. Чем писать какие-то стишки, лучше написал бы ты об этом...» «Откуда знать Борбок-Каре,— продолжа­ ет уже автор, Борис Укачин,— когда он не читает, что я уже не.мало писал и о богат­ стве природы и об охране ее». Алтайский поэт и прозаик, действительно, известен тем, что регулярно печатает на страницах как местных, так и столичных изданий очерки об алтайской природе, о селекционерах, об озере Алтын-Кёль, о кед­ рачах и т. д. Немало строк на эту тему мы найдем и в его поэтических сборниках. Откроем книгу «Голос снега», вышедшую в «Советском писателе» в 1978 году. Она вся пронизана любовью к родной природе. Об этом говорит и зачин — стихотворение, давшее название книге: Голос снега, голос снега. Ты всегда в пути со мной — Вечный 308 родного неба. Эхо гор земли родной. (Перевод А. П р е л о в с к о г о ) Автор говорит о сыновней ответственно­ сти за свой край («Эту землю отец распа­ хал и в наследство оставил мне поле»), про­ износит от лица Павла Кучияка, когда-то написавшего стихи, к сожалению, потерян­ ные благодарственные слова охотничьему шалашу, грустит по печальным крикам жу­ равлей, которые уже не гнездятся в разбу­ женной тайге. Вообще, этот сборник стихов стал наиболее ровным, наиболее зрелым среди книг Бориса Укачина. Прежде всего за счет своей интонации — не взрывчатой, не резкой, а подлинно-поэтической, размыш­ ляющей, умной. В нем есть одно четверости­ шие, которое, как думается, можно обратить и на автора: Если в скачках захочешь участье принять — Изучи своего аргамака стать. Хочешь выступить в состязанье поэтов — Сочетанья слов изучи секреты. (гГеревод А. П р е л о в с к о г о ) Две школы проходит в своем пути поэт: одна — алтайского фольклора, другая — русской и мировой литературы. Собственно, эти школы характерны и для других алтай­ ских писателей. Каждый из них в меру сво­ его таланта сочетает эти плодотворные на­ чала в своем творчестве. Но у Бориса Укачн- на они открываются нам с интересной, само­ бытной стороны. Уже С. Каташ и Г- Конда­ ков, анализируя первую книгу поэта «Доро­ ги», отмечали удивительную свежесть поэти­ ческих находок автора: «Читаем: «Тонкий месяц, словно рог марала, кем-то брошен в синеву озер»; «В горЪх деревня—как ребе­ нок в зыбке». Хорошо сказано о девушке- пастушке, которая кровно связана с родны.м краем: «Ты как горный цветок танталай. Ты как птица тайги — агуна». В то же время критики отмечали, что поэ­ зия Бориса Укачина «не признает полуто­ нов». С этим хотелось бы поспорить. Может быть, для того времени это было и харак­ терно (статья С. Каташа и Г. Кондакова помещена в сборнике «Очерки по истории алтайской литературы», вышедшем в 1969 году), но сейчас трудно утверждать, что поэт пользуется лишь «локальными» кра­ сками. Наоборот, лирика Бориса Укачина становится все прозрачнее, богаче по своим