Сибирские огни, 1985, № 8

ных и нравственных накоплениях души те дверцы, через которые просматри­ ваются ростки доброты и отзывчивости, сме­ лости и трудолюбия, совестливости'и чест­ ности,— вечных человеческих качеств, при­ виваемых в детские годы. Подходы к этой теме намечались и в сти­ хах Бориса Укачина: Слишком долго я не был в местах, где родился и I рос. Но табунными гулами земли гудят, и зарж ала, весна, И зеленая травка восстала из сна И. проклюнув асфальт, задает мне вопрос; Ты откуда? Послушай, откуда ж е ты? (Перевод Б С л у ц к о г о ) С другой стороны, Борис Укачин не мог не видеть, что тема военного детства все шире привлекает внимание его сверстников из других литератур. Она решалась на раз­ личных национальных материалах, но об­ щая суть ее была одна — показать истоки характеров, психологически достоверно отобразить тяжелую тыловую годину, в ли­ рико-романтическом ключе описать свою землю. «А читаются нами такие произведе­ ния, такие «мальчишеские саги»,— размыш­ ляет об этой прозе С. Залыгин,-^ тоже очень лично, ассоциативно и сравнительно: я-то пережил эти годы вот так, а как пере­ жил их ты, имярек, литературный герой, за которым автор угадывается, вероятно, точнее, чем в других его произведениях?» И действительно, в повести «Убить бы мне голод» автор нами не только «угадывается», но от его лица и ведется все повествование. Сюжет этого произведения незамысловат и в чем-то традиционен для такой литера­ туры. Уже взрослый герой, поживший нема­ ло на свете, в силу разного рода обстоя­ тельств (в данном случае — находясь в больнице) начинает вспоминать свои дет­ ские годы. Толчком к таким воспоминаниям служит встреча в той же самой городской больнице с товарищем-одноаульцем Борбок- Карой, так же находящемся на излечении. Зачин повести, ее сюжетный ход позво­ ляют автору свободно перемещаться во вре­ мени, то обращаясь в сороковые годы, то опять возвращаясь в современность. Он же, этот сюжетный ход, разрешает вести все действие повести в лирико-философской ма­ нере, со многими отступлениями и размыш­ лениями. Тем самым она очень близка по своему духу и по построению повести Му- стая Карима «Долгое-долгое детство». И там сюжетная завязка начинается в боль­ нице, и там герой в свободной манере раз­ мышляет (используя авторские отступле­ ния) о годах своего детства... И задачи у писателей примерно схожие — показать «судьбы людей, с которыми я вместе жил или прошел кусок пути» (М. Карим). Но все-таки после сравнения этих двух произ­ ведений чувствуется и их разница. Повесть «Убить бы мне голод» более камерна. Та­ ковой она является уже в силу ^взятого жизненного материала. Бедь Мустай Карим пишет не о военном времени. Уже пройдя через него, видя, как говорится, смерть в глаза, он обращается к самым ранним сво­ им впечатленияч- Обращается, испытав в своей жизіни почти все, не только голод. Поэтому и читается его произведение не просто как «сага» о своем детстве, а как мудрый и неспешный рассказ о своей судь­ бе, о своей жизни. Это — одухотворенная детскими воспоминаниями автобиография башкирского писателя. Задача, которую перед собой ставил Бо­ рис Укачин, была более скромной (опять-та- ки в силу биографических черт материала): показать нравственную стойкость своих земляков, обрисовать картины тыловой жиз­ ни в реалистических красках. Но есть в повести и своя символика, иду­ щая, кстати, от названия, «Голод...— раз­ мышляет автор-рассказчик.— Голод в раз­ ное время бьет нас, людей, по-разному. Иногда берет за горло, а бывает — за душу. Голод всевластен и хитер. Как убить его? Как, если он почти бессмертен?! Б годы дет­ ства мы страдали от физического, реального голода войны. Теперь у голода новый лик, новьй образ — голод на вещи...» Такая проповедь добрых начал, такая борьба с отжитым, наносным в нашей жиз­ ни,— являются стержневым началом твор­ чества Бориса Укачина, началом, берущим свой исток из его детских лет. Бот почему мы начали свой рассказ с этой повести, прекрасно переведенной Бла- димиром Крупиным. Б ней — и картины детских лет нашего героя, и его програм­ мные жизненные установки. Но мы к этой повести еще вернемся, а пока продолжим наш рассказ. О своей родине Борис Укачин рассказал не только в прозе, но и в лучших своих сти­ хотворениях: Каярлык, Каярлык. Ка ярлык. Ть! — мой первый младенческий крик Ты — улыбка мамы моей. Ты — глаза родных и друзей! (ПеревЪд И. 'Ф о к я к о в а) Б трудах, в хлопотах, в недетских забо­ тах прошли сороковые годы для маленького Бориса Укачина. На руках у матери оста­ лись двое детей. Их надо было кормить, выкраивая время и для их учебы. Поэтому с тех лет будущий поэт полюбил труд, стал ставить перед собой те жизненные «макси­ мумы», о которых мечтал герой его повести «До смерти еще далеко» Майну. Одним из первых «максимумов» стала учеба в Елин­ ской школе. Афанасий Коптелов вспоминал: «Помню урочище Ело, где сливаются горные речки Тоотой и Каярлык и дают начало ре­ ке Урсул... Урочищами называли горные до­ лины, где там и сям были разбросаны от­ дельные аилы кочевников. Б Ело, кроме до­ мика сельсовета, стояло две-три избушки и несколько аилов, и его ул<е называли по- русски деревней. А самое главное, там была школа... Из долины Каярлык пришел в Елинскую школу... одаренный мальчуган Борис Укачин». Нелегко проходили годы учебы. Бремя от времени приходилось прерывать ее. В пове­ сти «Цвет времени», рассказывающей о со­ бытиях гражданской войны, в автобиогра­ фическом отступлении, которые, как мы уже замечали, писатель любит, читаем: «В сорок девятом году, окончив пять классов, я ушел из школы. Надо было помогать матери... Мать пасла колхозных коров, жила на сто­ янке Верх-Аспакту. У нас не было собствен­ ной избы, и поэтому я почти не бывал в се­ ле, рос на летних и зимних пастбищах».