Сибирские огни, 1985, № 8

ьцественную оговорку: действие повести «Буруны» охватывает период с начала 60-х годов до начала 70-х. То'есть многие кон­ фликты и проблемы, которые запечатлены Е. Карповым, стали уже в полном смысле слова достоянием истории. К числу таковых относится, например, история с кукурузой, когда Виктор Николаевич на свой страх и риск отказался, вопреки указаниям свыше, сеять «королеву полей», получил за это строгое партийное взыскание, но зато спас скот, ибо в Бурунах кукуруза росла плохо, давала низкие урожаи. Казалось бы, к чему и зачем снова обращаться к этой ситуации, многократно описанной и в очеркистике, и в художественной прозе? Тем более что по­ добная практика давно признана ошибоч­ ной, осуждена на всех уровнях. Что ж, кон­ фуз с «королевой полей», действительно, стал уже достоянием нашей сельскохозяй­ ственной летописи. Но значит ли это, что навсегда ушли в прошлое, изжиты сами ме­ тоды руководства, приводящие к подобного рода «конфузиям» и оплошностям? Думается, ответом иа этот вопрос может послужить сцена в райкоме, где разбирается персональное дело Александрова. Члены бюро, среди которых немало толковых, опытных специалистов и руководителей хо­ зяйств, прекрасно понимают, что Александ­ ров, сея вместо кукурузы люцерну, действо­ вал разумно и правильно, что в создав­ шейся ситуации это был единственный вы­ ход спасти скот. Однако привычка беспре­ кословно исполнять все спускаемые сверху установки, трепетать перед каждой «указив- кой» решительно берет верх в каждом из этих неглупых, да и отнюдь не робких му­ жиков. Каждый, пишет автор, думал об Александрове «по-своему». Один, скажем, думал примерно так: «Ишь ты, какой умник нашелся. Бее му­ чаются с этой трижды клятой кукурузой, с этой «королевой полей»,— ее нужно посе­ ять, прополоть, полить и убрать, да всё ручками, ручками. А он посеял люцерну и знай себе косит все лето. Травка свежень­ кая, высококалорийная, сенцо отменное. Ум­ ник нашелся!» Другой взял на заметку: «Сена у него много, надо будет выпросить малость. Хоть для маток. Даст, он парень компанейский и добрый. А что сейчас всыплем ему — стерпит, за одного битого двух неби­ тых дают». «И чего ему неймется,— размышлял тре­ тий,—ему морока, нам морока. А ну-ка еще до Ставрополя дойдет? Э-э! Пойдут комис­ сии, накачки, проверки! И все из-за одного мудреца». И, не разобравшись толком в причинах, побудивших Александрова нарушить указа­ ния «сверху», полнЛтью доверившись по­ верхностному акту «комиссии, которая неде­ лю работала в «Маяке», члены бюро едино­ гласно голосуют за исключение Биктора Ни­ колаевича из партии. После чего с Александровым тут же, в кабинете первого секретаря, происходит тяжелый сердечный приступ... Эта сцена по-настоящему хватает за жи­ вое, во-первых, потому, что она выписана ярко, исполнена горькой правды и глубоко­ го драматизма; а во-вторых, в пей сфоку­ сировано то,, что и по сю пору имеет место в нашем сельскохозяйственном производ­ стве. Да и не только в нем. Ведь и сегодня, сейчас в различных сферах нашего народ­ ного хозяйства продолжают разыгрываться подобные драмы, в основе которых столк­ новение разумной, творческой инициативы с бездушной, устаревшей инструкцией. И совершенно правильно поступил Е. Карпов, возродив в первозданном виде один из «ста­ рых» конфликтов, показав, что, утратив кое-какие из внешних своих примет, этот конфликт не утратил, к великому сожале­ нию, своей сути, не исчерпал, не изжил себя до конца. Вообще, вся повесть «Буруны» от начала до конца наполнена острыми коллизиями, ее, если можно так выразиться, конфликт­ ная емкость достаточно высока. Не случай- но_^ именно у Е. Карпова можно найти прямые, честные ответы на те вопросы, которые столь же прямо, нелицеприятно ставит Н. Никонов в своей «Стариковой горе». Как мы помним, Н. Ни­ конов особенно тревожится и возмуща­ ется по поводу того, что равнодушие, цинизм в отношении к земле, вообще к природе, стали едва ли не главной приметой нравственного облика иных современных жителей села. Откуда это взялось? Поче­ му? — вопрошает уральский прозаик. Да все потому же, как бы отвечает Н. Никонову •его ставропольский собрат по перу, потому что земля оскверняется Прежде всего неум­ ными, головотяпскими инструкциями; он прямо так и пишет: «Эти приказы и пред­ писания насилуют землю...» И не только землю. Иные из этих «предписаний» явля­ ются насилием, надругательством над са­ мим крестьянским трудом, ибо обращают труд землепашца, хлебороба, животновода по сути в «мартышкин труд». К примеру, однажды, когда в районе был низ­ кий урожай, местное начальство обязало колхозы вывезти весь хлеб, вплоть до семенного зерна, на элеваторы. Причем все было обставлено так, будто сами колхозники выступили с этой «инициативой». «...Никто у вас не выг­ ребал,— говорит первый секретарь райкома Биктору Николаевичу, возмущающемуся этой очковтирательской кампанией,—вы са­ ми брали обязательства, сами везли зерно на элеватор под красным флагом. — Увозили под красным, а под каким об­ ратно привозить будем?.. Зачем брали зер­ но, везли на элеватор, а теперь надо везти обратно. У нас что, автомобилям делать не­ чего, как только заниматься пустыми пе­ ревозками? А если уж забрали зерно, то заберите и овец». Думаю, этот диалог не нуждается в осо­ бых комментариях. Задамся лишь од­ ним вопросом: не от этих ли головотяпских предписаний и указаний всё началось? Бедь подобного рода «кампании», скорее смахи­ вающие на остапбендеровские комбинации, происходили-то на глазах у крестьян, в виду всех сельских тружеников да еще и при не­ посредственном их участии. Да еще, к тому же, в течение многих лет... Так стоит ли удивляться, что этот казенно-бумажный цинизм, насаждавшийся, повторяю, в тече­ ние долгих лет, осел и в душах рядовых де­ ревенских тружеников, а иных вообще про­ ел насквозь, вытравив, вытеснив из них все истинно крестьянское, мукицкое в лучшем смысле слова?