Сибирские огни, 1985, № 7
«Видишь,— скаж ет,— Это ты написал! Ты тогда на сухой теплой струж ке леж ал пьяный и искал слова пообиднее, а я от кума на крючок запиралась...» «И еще береза будет расти в садике, но не очень густая. Ветки у березы сырые, над крі^шей их обязательно надо срезать, а то пойдет гнилью крыша... А домик... — вздыхала она, ворочалась в постели,— до мик пусть будет и небольшой, но с огородом!.. Огород — это картошка, это лук, чеснок, это парник с огурцами, это, наконец, капуста!.. Все для детей... Борька и П аш ка, Матвеевы, считай, окрепли уже, но вон Юрка — как,рахит, взглядом придавить можно. Поскорее бы накормить его досы та, напитать, чтобы книжки свои быстрее глотал. Георгий Иванович, учи тель физкультуры и географии, так ей и говорил: «Вы следите за Юра- шей. Умница он, только больно тихий, это, я думаю, у него от недоста точного питания. Ум у него есть, ему бы теперь еще мышцы!..» А откуда Юрке взять эти мышцы, если она каждую лишнюю копейку отклады вает на дом?!» Д о м ! «Уборную мы поставим на огороде,— мечтала она.— Во дворе ста ви ть— не д е л о— ж ар а, мухи летят. Я занавесочек нашью, Марусю попрошу — половички выткет. Их, половички, можно у кроватей бро сить, пару д о р ож ек—в комнату, в кухню. В сенки тоже надо что-то погрубее, поплоше, чтобы грязь не тащить в дом...» Д о м ! ...Она услышала Юрин кашель, запах его сигареты, и сразу очну лась. «Эк куда меня занесло! Юрка-то в те годы только еще в школу топал!» И подумала не без гордости: «Подняла я его. Спину всю изломала, а его, Юрку, подняла!» И подумала: «А он не поймет... Он не сможет меня понять... Что мне в его городе? Р азве у меня плохо? У меня, считай, все теперь есть, и если чего не хватает — души живой и родной рядом... Я ведь сейчас, считай, отдыхаю от всей моей прежней жизни. И в город в этот Юркин я не хочу. У меня тут леж ат муж; брат. Кто мне помогал, как не они? Чем могли помогали. И ведь не от смерти Юра меня увозит... — Она поежи лась от холодка, дохнувшего ей в затылок: — О т д о м а ! » А дом свой она любила. Всегда знала, где что лежит. Скучно — выйдет, посидит на скамеечке. Захочет — прогуляется к Тасе, а то и до Музичихи дойдет. Музичиха и сама может притащиться. Страшная, черная, в черной своей кофте, усядется на стул, упрется руками в ко лени: «Че на диване лежишь?» — «Да сетка на кровати панцирная, про гибается. Нехорошо при больной спине.» — «Вот я и заглянула,— бор мочет Музичиха,— посмотреть; жива ли? — «Жива, жива! — отмах нется мать ладошкой,— А к тебе, говорят, дочь приходила?» — «Лишен к а !— закричит Музичиха.— Мне ведь не помогает, а как понадобится картошка, сразу ко мне! Вчера приперлась с тачкой, залезла в под полье, а мне ни слова. Я, как шла, так в подполье и завалилась, ободра ла себе весь бок.— Музичиха задирала кофту, показывала багровые кровоподтеки.— Это она специально подстроила. Лишенка!» — «Грех тебе! — мелко смеялась мать.— Зачем ей подстраивать? Это просто мы с тобой слепнем потихонечку, старые старушки, пол перестаем чувство вать под ногами. К старости, известно, здоровее почему-то не ста новишься...» Посидят, поговорят—обеим легче. А то Юрку вспомнят. «Он у тебя в люди вышел,— качает головой Музичиха.— Не то, что моя лишенка. Ты им, своим Юркой, гордиться можешь — не дворник, не метет метлой улицы!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2