Сибирские огни, 1985, № 7
А время шло, уехали по вербовке на лесоповал П аш ка с Борькой . Иван уже месяц пил, не подходил близко к дому Ефима, говорили — грозится. Маруся навестила: «Погибнет мужик. Ты, Поля, зря так. И ван же по тебе убивается, и руки у него золотые!» — «А я? — в о зр аж а л а она.— У меня руки деревянные? У меня они только для стирки?» — «Все равно,— поджимала губы М аруся.— Он твой муж , а не чей-нибудь. Ты, давай, съезжай от Ехима, а то. ведь у тебя и жизни больше не будет!» Она думала. П лакала и думала. Но в один свободный день, ближе к вечеру, решилась, разыскала столярку, в которой с самого возвращения мастерил Ив а н— с земле- мерстЕОМ покончил сразу после войны; толкнула дверь. — Иван,— спросила, не перешагивая порога.— Иван! Ты жить со мной хочешь? Иван засопел, но не шевельнулся. Л еж а л на сухой стружке. М ол чал. А в столярке хорошо, тонко пахло деревом, спиртом, рыбным клеем, олифой. Царство небесное, а не столярка! Чего ему тут не пить? — Так вот,— твердо ск азал а она.— Это, конечно, твое дело, с к а кими ты компаниями водишься, в каких компаниях пьешь, я о том спрашивать не буду. Но если ты хочешь жить со мной, если ты хочешь, чтобы дети наши не шлялись по чужим углам , с завтраш него 'д н я с каждой получки, с каждого заработка хоть копейку, но неси мне. Если мы и в этом году не купим домик, считай, не было у нас жизни. И повернулась. Ушла. Не стала слушать Ивана. А вечером девчонка, дочка сторожихи, принесла ей письмо. К ак фронтовое — треугольничком, без марки. Наверное, пьян был Иван, как никогда, если написал такое. Она, прочтя, будто окаменела, в ьш л а на улицу. Ночь выдалась сухая, звездная. Юрка спал, на кухне курил, сопел Ефим — кум. Она ничего не слышала, не видела, хотела порвать письмо, потом сложила его аккуратно. «Нет! Это письмо не только мне. Мне одной такое письмо не по силам. Дети вырастут, им покажу. Пусть знают, ч т о я на себе волокла и к а к их отец помогал мне!» Конечно, опять вспомнила об Матвее. Матвей сейчас к этой нынешней ее жизни отношения, конечно, не имел никакого, но его имя светилось в ней, в памяти, горело, к ак свеча. Сказала себе: «Сохраню письмо. Если д аж е снова сойдусь с И в ан ом—■ сохраню. И не прощу никогда!» И не простила бы; помогли время да несмышленыш Юрка. Юрка вмешался в их отношения по-своѳму, по-детски бурно, а она не сумела вовремя его остановить, и д аж е тут оказалась к ак бы ви новатой. Юрка тогда стал часто убегать в столярку к отцу — не любил Ефима, боялся его, а у отца инструмент, дерево, от отца рубль какой мог перепасть — на книжку. Иван, надо сказать, к той поре одум ал с я— и работал, и еще подрабатывал вечерами; все шло Поле. И почти не пил, завязал , хотя ей до этого почему-то не было дела. Как замерла. В голове сидело одно — д о м ! С в о й д о м ! Накопить на дом!.. Ночью, заперев дверь на крючок, она слушала, как надсадно, по- козлиному перхает на кухне кум, а сама мечтала, сама представляла яснехонько: д о м! «Садик, во-первых, перед домом. Пусть за счет огорода, но об я за тельно садик! Пусть совсем небольшой, но со скамеечкой, с летним сто ликом на одной ноге, со штакетником вокруг деревянным. И черемуха пусть растет... Она еще сирень высадит, но всего один куст. Остальное место займут малина, смородина. Кусты продают на базаре, можно купить хорошие кусты, но она покупать, тратиться на это не будет — пусть Иван пойдет в лес, накорчует кустиков... Дома Иван пить не будет. Начнет если — она его выгонит. Сразу выгонит. Зачем он ей, пьющий? А понадобится, еще и письмо его собственное ему покажет! 96
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2