Сибирские огни, 1985, № 7
не такой хозяин ее отец, Ефим Щукин, чтобы, пусть и на семьдесят седь мом году жизни, воду терпеть в собственном подполе, но вообще, не смотря на сложные отношения между кассиршами, к Надьке прислуши вались; во-первых, родственников у Полоскуньи как травы в поле, и каждый родственник обязательно знает что-то интересное; во-вторых, рассказы Надькины (а она не из молчаливых) всегда вызывают какой- нибудь ответный рассказ, а, значит, прибавляют ей новых знаний (с этим соглаш алась д аж е К ухлевская); а, в-третьих, Н адька вообще т а кая — схватывает все на лету! Подвижная, круглая, с ямочками на ще ках, гл а за у нее кошачьи, зеленые, прищурится — не каждый стерпит. И за собой следит: «химку» обновляет каждые пять месяцев (племянница в парикмахерской), волосы у нее густые, мягкие, не секутся. Тридцать седьмой год, а мужики на Надьку до сих пор засматриваются. Прилип нет такой вот засматривающийся к окошечку кассы — и не каж д ая оче редь сдвинет его с места. «Пардон, дескать, мадам! Почему вы еще не в метрополии?» (Найдут же словечко! М е т р о п о л и я ! Хоть стой, хоть падай!) Вот и приходится строго вскидывать брови, ставить засматриваю щегося на место. «Плацкарт? Купейный?.. Плацкарта нет, купейных тоже нет, возьмите общий!.. Ах, вам до Сызрани?.. Ничего, вы еЩе мо лодой, веселый, вон какие слова знаете — до Сызрани доедете в об щем!» И точка. Умела работать. Д а и жизнь при живом разговоре течет быстрее. Но сегодня пусто... Весна... Ни одного пассажира... Цыганка, правда, прилипла к дежурной (сквозь открытое окно, долетает каждое слово)': «Это что у тебя за вельвет? Это на тебе, золотая, румынский вельвет! А я тебе настоящий достану!» И ведь достанет! Вот только где Вальке Соткиной (а это она дежурит) денег взять? Эта Валька, она же запо- лошная. Она поверит сейчас цыганке и прибежит не куда-нибудь, а к ним — в кассу. «Девочки, милые, хорошие! Выручите! Мне настоящий вельвет предлагают! Я из вельвета брючки пошью, вон как у главбухши с макаронной фабрики! Она увидит, так и лопнет от зависти! А деньги я верну с получки!» А у нее, у Надьки, хоть и леж ат на сберкнижке две тысячи, только они вовсе не на вельвет для всяких заполошных, а на будущий дом — тесно с отцом, разъезж аться надо. Тут только и давай в долг! «Пронесло! — обрадовалась Н адька.— Отшила Соткина цыганку. И правильно! Нашли чем смущать людей — вельветом!..» — Ой, скушно! — Зоя Скурыгина зевнула и опасливо покосилась на Лелю Кухлевскую: Леле не нравилось, когда при ней зевали, она счита л а — это некрасиво. Но ведь и правда — скучно. За всю неделю всего три события! Первое; Зинку Шарышеву, буфетчицу, перевели с холодных закусок на газводу. Не выдержала, дура, приняла в рабочее время сто грамм. Вес небольшой, а влипла. Второе: Володька Баканов, кочегар из котельной, жену свою Томку вокруг пальца обвел. Прослышала Томка, что мужик ее пригревает в котельной всяких богодулов, ворвалась: «Алкашей пригреваешь, змей!» А Володька вежливо так: «Ты читать умеешь?» И поворачивает Томку лицом к двери. А на двери этой, по трафарету, крупно написано; «По сторонним вход воспрещен!» И так далее. И третье; Ж орж ик Ляхов сорвался. Месяц терпел, капли не брал в рот, д аж е с соседями начал разгова ривать. «Я, может, совсем завяж у ,— говорил.— Она, эта выпивка, к мо гиле нас клонит!» Он всегда в таких случаях говорил — мы и послови цами-поговорками всякими сыпал. «Не доглядишь оком, поймешь боком!» В том смысле, что он, Ляхов, человек еще далеко не конченный. Но вот не вытерпел, сорвался, загудел. Вторые сутки рыскает вокруг вокзала, разыскивает собутыльников, в кассу скребется: «Зоя! Слышь,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2