Сибирские огни, 1985, № 7

собственными потребностями огромного края. В полемической борьбе с иными взгляда­ ми на свой предмет исследования авторский коллектив двухтомника выработал рабочую формулу, определяющую русскую сибир­ скую литературу как органическую часть общерусской литературы, но имеющую свои специфические особенности. Полемический акцент оказался смещенным на вторую часть формулы, и иМенно это в конечном счете обусловило необходимость ввести в литературоведческий оборот новую терми­ нологическую единицу, новую литературо­ ведческую дефиницию. Ею стала «история русской литературы Сибири». Доказатель­ ство правомерности рассматривать литера­ турный процесс Сибири на уровне понятия «история русской литературы Сибири» — составило одну из важных сторон научной концепции докторской диссертации Ю. С. Постнова «Пути развития русской литера­ туры Сибири первой половины XIX века», защищенной им в 1975 году. В ней ученый представил общую картину литературной жизни всего региона, увидел ее в движении, в смене художественных направлений, ме­ тодов, стилей, жанров. Однако свой главный вклад в изучение сибирской литературы он внес монографией «Русская литература Сибири первой пбло- вины XIX века». Здесь литературный про­ цесс Сибири представлен с конца XVIII века тобольскими журналами «Иртыш, пре­ вращающийся в Ипокрену» и «Библиотека, ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная», ру­ кописной и краеведческой литерату­ рой начала XIX века, твор­ чеством ссыльных декабристов — А. Бесту- жева-Марлинского, Б. Кюхельбекера, А. Одоевского, М. Лунина, И. Пущина, ро­ мантической поэзией и прозой от 20-х до 50-х годов, именами Петра Словцова, Пан- кратия Сумарокова, Ивана Петрова, Федо­ ра Бальдауфа, Екатерины Авдеевой-Поле­ вой, Николая Полевого, Ивана Калашнико­ ва, Николая Щукина, Николая Бобылева, Петра Ершова, Евгения Милькеева, Матвея Александрова, Михаила Зензинова, Алек­ сандра Мордвинова, Басилия Паршина, Дмитрия Давыдова и др. И хотя эти име­ на были уже известны по работам Н. М. Ядринцева, М. К. Азадовского, Б. И. Ж е­ ребцова, Е. Д. Петряева, Г. Ф. Кунгурова, Б. Г. Уткова, общесоюзному литературове­ дению и широкбму кругу читателей они от­ крывались заново и в определенном смыс­ ле — по-новому, ибо представали в строгой литературной системе, живой динамике ме­ тодов, стилей и жанров, словом, не в тра­ дициях литературного краеведения, а в ис­ торико-литературном контексте. Не сумму очерков об отдельных явлениях и сторонах литературной жизни «окраины», не галерею творческих портретов и не соб­ рание писательских биографий сибиряков воссоздавал автор в своей монографии, а стремился воспроизвести именно литератур­ ный процесс Сибири определенного перио­ да, и ведущее начало его видел в движении от краеведческой и рукописной форм, от классицизма и романтизма — к реализму. Сегодня уже, конечно, нельзя не видеть, что в своих литературоведческих построе­ ниях Ю. С. Постнову не всегда удавалось избежать излишней жесткости и прямоли­ нейности, известной схематизации живого литературного процесса, но плодотворность намерения обозначить тенденции, опреде­ лить закономерности, вписать сибирский ли­ тературный регион в общую логику разви­ тия национальной литературы не вызывает сомнения, и в этом смысле его книга сох­ раняет свое живое значение. И не случайно та трактовка проблемы художественных методов, которая легла в основу моногра­ фии Ю. С. Постнова, в значительной мере определила и концепцию двухтомника. Потребность в появлении обобщающего труда о литературе Сибири диктовалась прежде всего тем, что огромная масса лите­ ратурного материала не получила освеще­ ния в истории русской и советской лите­ ратуры, не учитывалась, «пропускалась», не рассматривалась даже в обзорном по­ рядке. Показателен хотя бы тот факт, что как в многотомном академическом издании «История русской литературы», так и в бо­ лее позднем трехтомном, так и в «Истории русской советской литературы» в четырех томах литературной жизни отдельных регио­ нов страны, в том числе такого обширного и своеобразного, как Сибирь, отведено са­ мое незначительное место. Между тем включение этого регионального материала в общий историко-литературный оборот д<7 чрезвычайности расширяет представление о русской литературе в целом, делает поня­ тие ее истории более емким и содержатель­ ным: подлинно научная история литературы не может допускать «незнания», «пропу­ сков» фактов и имен. Конечно, задача состояла не просто в том, чтобы механически «присоединить* ли­ тературу Сибири к общерусской или проил­ люстрировать общие историко-литературные закономерности свежими примерами, а в .том, чтобы, исследовав своеобразие литера­ турной жизни на территории огромного края, способствовать пониманию единства историко-литературного процесса страны на протяжении целых веков, воссозданию его во всей полноте, глубине и истинности. Именно это обстоятельство считает необхо­ димым отметить в двухтомнике автор упо- . минутой рецензии Н. Воробьева в «Вопро­ сах литературы»: «Сама идея воссоздания картины литературной жизни края на про­ тяжении почти четырех столетий с возмож­ ной фактографической полнотой, привлече­ ние новых литературных реалий, строго вы­ держанный принцип историзма в оценке тех или иных имен, понимание «контекста эпо­ хи», в котором следует воспринимать явле­ ния литературы, представляются продук­ тивными для такого типа издания, вносящего существенные дополнения в об­ щую картину развития литературы» ‘. Действительно, вычленение «русской лите­ ратуры Сибири» как самостоятельного пред­ мета исследования, определение ее как ор­ ганической части общерусской литературы, но имеющей свои специфические черты, при­ дало работе сибирских литературоведов более концентрированный и, так сказать, системный характер. Впервые весь или поч­ ти весь сибирский материал становится до­ стоянием всесоюзного литературоведения, > Н. Воробьева. В масш табах Сибири, с. 234. 165