Сибирские огни, 1985, № 7

ки, пилюли... Мать во всем разбиралась, чего-то там отмеряла помалень­ ку, морщась, пила. Юрий с детства не терпел лекарств.' В шестом классе, заболев воспалением легких, он так, кажется, и не проглотил ни одной таблетки; прятал их за щеку, как только сестра выходила из палаты — выплевывал. Х и м и я — презирал он лекарства. «До времени...» И вдруг подумал: завтра никуда не надо спешить! Ни в школу, как в детстве, ни в редакцию, как сейчас! От школы его отделяли двадц ать с лишним лет, от редакции — более двухсот километров. Все на протяжении этих лет и километров менялось, только тут, в Тайге, точнее — дома, это все оставалось неизменным. Тот же коврик на стене: алые крупные розы на чуть выцветшем коричневом фоне; та же металлическая кровать, широкая, удобная, с хромирован­ ными шарами на спинках; сетка, правда, вытянулась, продавилась, зато в детстве она была зам ечательная — летай, прыгай, как на батуте! Легким движением он качнул тело и сетка послушно ушла вниз, сразу, впрочем, упершись в отцовский, сто лет н азад им самим задвину­ тый под кровать сундучок. В сундучке этом отец хранил бесценные свои богатства, не каждому уму постижимые — деревянную курительную трубку, табак, самодельные наборные мундштуки, ключи от давно сло­ мавшихся замков, старые блокнотики-шестидневки... Стоял сундучок под кроватью и сейчас, без отца. Б е з о т ц а . . . К этому сочетанию, такому простому, Юри» все еще не привык. Б е з о т ц а . . . Это означало, что на кухне, примостившись перед 'п ечью на кор­ точках, никто молча не курит; это означало, что на кухне никто не пору­ гивается в бороду, кроша тяжелым ножом крепко высушенный табак; это, наконец, означало, что во дворе никто терпеливо не возится, пы­ таясь зачинить древнюю, как космос, и такую же дырявую, как космос, рыболовную сетку... - Но зачем сундучок сейчас — б е з о т ц а ? И зачем хранится в сенках его столярный инструмент? Юрий оббрвал себя. Инструмент есть инструмент. Он именно инструмент, а не повод для вздохов. Он был нужен вчера, он пригодится и завтра, так же, как были нужны вчера и пригодятся завтра стол, стул, буфет. Буфет, например, стар (как м а ть ), его стекла давным-давно потемнели, причем не от пы­ ли (м ать за' этим строго следила), а от времени, но все равно буфет из дома не выставишь, все равно он, буфет, нужен, необходим. Где, как не в буфете, держ ать посуду? Ладно... Инструмент, буфет, стулья... Не будем о них. Но зачем висит на кухне этот потрепанный абажурчик, неутод)имый накопитель пыли? Зачем валяется в сенках среди старых кастрюль лоснящ аяся от копоти, затасканная кукла-грелка для томления чая? И зачем там же стоит игрушечная деревянная машинка без колес, ко­ торой играл еще-Пашка? Почему мать все это не выбросила, не сожгла? Почему она держит при себе все эти абсолютно сейчас не нужные вещи? Или вон та книжка — «Солнце над рекой Оаньгань»? Кроме отца, никто ее, кажется, так и не осилил, даж е картинок в ней нет; с той поры, как отец принес книгу, многое в мире изменилось: нет уже ни автора этой книги, ни ее первых читателей. Пожив не мало,' все они у ш л и , но мир от того, как это ни странно, не стал просторнее (а ведь могло показаться и т ак ), мир, скорее, стал пустыннее. Но и этот пустынный мир задыхался от обилия ник'чемных предметов. Зачем эти круглые очки с выдавленным стекЛом? А алюминиевая пепельница? А паровой утюг, мрачно затаившийся под диваном? А не­ лепая, как сарделька, толстая китайская авторучка без пера? А рассы ­ панные по комоду разрозненные костяшки домино?.. «Кладбище вещей...» — отметил он с раздражением . И , тихонько 126