Сибирские огни, 1985, № 7

мы п а х а л и ! Но предки они ил^^ нет, что бы там Ю рашка ни говорил, дело это туманное!.. Он, Ефим, знает: кто хотел стать человеком, тот стал им, а обезьяны — они и сейчас скачут по деревьям . Бедные род ­ ственники! И зводят на них бумагу! Таких родственников у нас всегда было, как песку в реке; если уж честно — Поля долж на помнить... Вот сыновей вырастила — зовут они ее к себе? Шурупят что-то свое о ж и з­ ни, но ведь шурупят без матери... А он, Ефим, что бы ни было, и сей­ час поддерживает Полю. Он не іможет не поддерж ать человека, если тот живет рядом. Сегодіія одному помог, завтра другому, а придет день, и тебе помогут. Было же с Ефимом такое — подрабаты вал он одно время грузчиком в магазине. З а день намаешься, но рубли все- таки твои. Одно обижало: как срочный груз, как скоропортящиеся фрукты-овощи, так тут же усаживаю тся на крылечке ровненькие такие пареньки, волосатенькие, мускулистые, как из Юрашкиной книжки сбе­ жавшие. Пооканчивали техникумы, а может, и институты, а все им мало. Знают: Щукин один не справится, а Зотову, директору, куда деться? Сам же попросит: «Ребята! Фрукты-овощи загнивают. Быстро в хранилище, каждому по червонцу!» И получается, что он, Ефим, р або ­ тая в магазине, получает по закону рубли, а эти, волосатенькие, без всякого закона в один присест — по червонцу. Не выдержал, ударил об пол щапкой: «Увольняй, Федор Иванович!» «Ты что, старый бес! Где я найду другого?» «Увольняй!» «Никак не могу, Григорьич. Ты у меня один-разъединственный. Нет сейчас дураков таскать ящики. Все грамотные, а вот ты, Гри­ горьич, институтов у нас не кончал. Никак тебя не уволю. Р а зв е что по статье!» «По-человечески прошу, Федор Иванович, по-человечески! Ты меня •на сезон уволь. Я ведь все равно буду на тебя работать.» «Как это?» «Ну как... Д а сяду на крылечко, как эти вот волосатенькие. Чуть ч т о— я ж безотказный. Перегружу, перенесу, что захочешь. Только ты мне не рубль дай, как сейчас, а вот как этим, волосатеньким, весь чер ­ вонец. Обидно мне, Федор Иванович, смотреть на такое. Я ведь тоже хочу жить, как все.» Ефим вздохнул, отыскал в углу самодельную палочку, без которой теперь ни шагу, тихонько толкнул тяжелую , нисколечко не скрипнувшую дверь. Тихо, мирно на улице... У Петрова рядом топор стучит — забор ставят. Собака побрехива- ет — это в кудиновских царствах. С огорода дымком тянет — у Пылае- вых жгут залежавшуюся ботву. А вон торчит перед светофором маши ­ на Кухлевского. Давно торчит. Видно, ни один цвет не устраивает Кухлевского. И, сімотри-ка, Ж орж ик Ляхов хромает по переулочку! Вон как осторожненько ставит на тротуар свои детские полуботи­ ночки, промочить боится. А довольный. Видать, тяпнул с утра грамм у ­ лечку, и кто ему только еще деньги дает... И ведь был же, был Ж орж ик человеком! Он, Ефим, не раз ему завидовал. И было чему. Н адьку учил грамоте, Юрашку учил, да тут вся улица помнит его как учителя. Он и тех вот, что на крылечке магазина сейчас посиживают, тоже, н а ­ верное, учил. А сам вот не выучился, не понял чего-то, пошел вниз, не стал задерживаться. Слаб, слаб... Такие долго не дюжат... Ефим стоял, дыш ал воздухом. «Мне бы возможность,— думал Ефим,— я бы нашел средство людей переделать. Я бы нашел средство заставить людей не пить, не болтаться по улицам...» — Не ради себя! — сказал он вслух.— Р ади них ж е самих... Ведь зачем вот им мучиться так, как мучается сейчас Ж оржик?