Сибирские огни, 1985, № 5

в это время ее проворные руки делали свое дело. Этой ночью во сне вдруг мне послы­ шалась стрельба. Что такое? Очереди, сме­ няя друг друга, тарахтят, стрекочут, как ^громные кузнечики. Проснулся, хотел ^Повернуться на правый бок, но тело оне­ мело. 'Никогда еще в жизни собственное тело не было таким чужим. Спустя неделю после операции в падату пришли санитары с носилками. Они поло­ жили меня и отнесли в рентгенкабинет. Стоять я не мог из-за слабости и голово­ кружения. Юрий Григорьевич Смоликов усади л ' меня на треножную беседку. Сижу две, три, пять минут. Доктор тщательно просматривает грудную клетку. И вдруг в глазах моих . потемнело, и я поплыл на руки, вовремя подставленные санитаром. Пришел в себя. Ощущаю, что я мокрый, точно из воды вылез. Меня опять усадили на беседку. Доктор продолжает исследо­ вание. — Все,— сказал подполковник,— мож­ но нести в палату. Хотел осколок найти, да напрасно. ОСколка не видно. — Как мои дела, Юрий Григорьевич? — полюбопытствовал я. — Дела ваши лучше. Экссудата стало меньше. Со временем он совсем рассосется. Я посмотрел на доктора и понял, что убеждал он не столько меня, сколько себя. 12 Прошло больше месяца госпитального существования. Дни катились одинаковые, похожие друг на друга, как куриные яйца. Обходы,. процедуры, перевязки, разговоры с соседом, казалось; ничего другого не было и не будет. Ночь медленно переходит в день, день нехотя переваливается в ночь. На очередном сеансе в рентгенкабинете подполковник Смоликов внушает мне: — У-вас, больной, дела становятся сов­ сем хорошими. Вы герой и только. А два дня спустя «героя» перевели в осадочную палату. В этой палате нахо­ дятся такие больные, чья жизнь уже не зависит от усилий медицины. Для таких врачи сделали все возможное и невозмож­ ное. Н адежда была только на волю боль­ ного. Выстоит организм — значит, жить человеку, не выстоит — значит, смерть на­ кроет его своим черным пологом. За окном трепетали зеленые листочки деревьев. Небо было фиолетовым. Я смот­ рел в окно, стараясь понять перемену в себе. Теперь я стал не тот, что до ранения. Сознавая, что со мно^і происходит, я безропотно сносил боль и страдания. Мне становилось как-то все равно, безразличнр... Начали разносить завтрак. Слышен неве­ селый стук ложек о металлические тарелки. Звучат слабые голоса раненых. Некоторые не едят. Я едва переношу тошноту. Лежу с закрытыми глазами. Над самым ухом вдруг слышу голос санитарки тети Дуси: — Степа, а Стеца. Давай, миленький, бу­ дем завтракать. Надо есть. Не будешь есть — умрешь. — Тетя Дуся, оставьте меня в покое. — Ну, открой глазки-то! Покушай кар­ тошечки с маслом. Лучше бы она не напоминала об еде! Очередная волна тошноты подкатила к гор­ лу. А палата продолжала жить своей обыч­ ной жизнью. Чуть ли не ежедневно менял­ ся состав больных. Умерших выносили в ледник. На место их санитары приносили других безнадежных. Среди нас ни одного не было ходячего. Естественно, помочь друг другу чем-либо мы не могли. Те, кто умирал, умирали тихо, без криков и стонов, так как умеют умирать • простые русские люди. > 13 По ночам меня мучает жажда. Губы и рот становятся абсолютно сухими, тогда я зову: — Нянечка! Нянечка! . — Тише! Тише! Степа, всех больных перебудишь, чего тебе? — Воды! Пить... Тетя Дуся стала меня поить как малень­ кого. Пью с жадностью, часто захлебы­ ваюсь. Тетя Дуся стала для меня второ? матерью. Она нянчилась со мной, как с ребенком. Я узнал от нее, что муж на ѵ фронте. На плечах ее трое детей. Их как-то надо одеть, прокормить. По карточкам выдают хлеба: взрослым 500 г, детям '300 г на день. Приходя на смену, она приносила мне всегда гостинцы: то мор­ ковку, то малосольный огурчик, то поми­ дорку, хотя приносить съестное строго запрещалось. Нянеяки работали сутками. Сутки отдежурят, двое отдыхают. Хлеб, который у меня накапливался, я отдавал тете Дусе. Она была чрезвычайно рада, ибо хлеб ценился тогда на вес золота. Килограммовая булка на рынке стоила 300 рублей. Ох и доставалось же нянечкам за сутки дежурства! Двадцать четыре часа эти бед­ ные женщины на ногах, как заводные. Чего только они не делали: кому-то надо судно поднести, кто-то требует пить, у . кого-то под простынь муха забралась и щекочет его назойливо, опять-таки необ­ ходима помощь нянечки — встряхнуть просГынь и выдворить муху. Умер ,мой сосед по койке Толя Фиретов, на его кровать положили новенького — Ивана Яшина. Он, как и я, ранен осколком в грудь. Недавно ему сделали резекцию ребра. Родом Яшин с Кубани. Он много старше меня. Годен едва ли не в отцы. Яшин человек интеллигентный, учитель истории. Однажды ночью, когда палата спала крепким сном, Яшин спросил: — Не спишь? — Нет. А что? — Скажи, Степа, откровенно, как даль­ ше жить собираешься? — Поняти/ не имею,— признался я, по­ том .чобавил.—- Надо сначала выжить, а тогда думать о дальнейшей судьбе. — Да, Степа, ты прав, надо выжить, а мне вот кажется, что я не выживу, и при­ говор себе подписал. Тяжело и обидно мне стало за Нвака Александровича. Хоронит себя заранее.