Сибирские огни, 1985, № 5

хмарь бабьих причитаний, пьяных выкриков и неясного, тревожно­ го гула. — Сыпь, Илюха, сыпь!— взвился чей-то молодой, сильный голос, обращенный к парню, обутому в хромовые сапоги, одетому в военное галифе и в штатский пиджак. На затылке у него была заломлена кава­ лерийская фуражка. — Прощайся, Груня, когда еще с мужиками попляшещь.— Этот го­ лос, негромкий, мудрый и усталый, принадлежал старухе Зулиной, когда-то тоже провожавшей своего залеточку. Она знала, что говорила, старуха Зулина. У старух сердце вещее. Тихонько-тихонько тронулась с места Груня, словно поплыла, раз­ водя руки в стороны и туже натягивая на плечах яркий белый плато­ чек с голубыми цветками. Выждав время, двинулся к ней Илья, молод­ цевато потряхивая головой и улыбаясь. Молодые ноги, обутые в хро­ мовые сапоги, легко, невесомо несли его по земле. И так они были красивы, Илья с Груней, так они светились своей молодостью, и так это внезапно все выплеснулось, что люди какое-то время стояли поражен­ ные, а гармонист сидел, разинув рот, развалив алые мехи старой трех­ рядки. Но они и без музыки плясали, зачем им была нужна музыка, когда она звучала в них самих. Звучала чистой любовью. Доплясать они не успели. Из-за бывшей церкви показались ма­ шины, они тащили за собой густые ленты пыли, накрыли этой пылью толпу и остановились. Долго прощались мужики, долго залезали в кузовы машин, но и там не рассаживались, стояли у бортов, а к ним на руках бабы протя­ гивали ребятишек, тянулись сами, чтобы еще хоть раз, напоследок, при­ жаться щекой к родимому. А Илья с Груней стояли на прежнем месте, там, где они останови­ лись, когда подъехали машины. Стояли и улыбались. Да, улыбались. — Особого приглашения ждешь?— строго выговорил Илье офи­ цер, проходя мимо. Своим вопросом, своим строгим голосом он словно переставил молодого парня за ту черту, где тот уже не мог принадле­ жать самому себе, или Груне, или своим родителям. За этой чертой он целиком и полностью принадлежал войне. Илья с Груней поцеловались. Скромно, неловко, стыдясь людей. Илья заторопился к машине. Он вообще торопился, собираясь на вой­ ну, словно боялся, что опоздает и там для него не хватит дела. Он запрыгнул в машину, на руках ему протянули младшую сест­ ренку, круглолицую, с большими, удивленными глазами: он ее обнял и что-то шепнул на ухо, но она от волнения не расслышала и до сих пор не может себе простить. Жаркое стояло лето. Земля лежала мягкая, как пух. Когда машины тронулись и скрылись из глаз за первыми соснами бора на выезде из деревни, мелкая, перетертая пыль долго еще висела в воздухе и не опускалась на землю. Над колокольней в это время потревоженные шумом ласточки стре­ мительно чертили пространство маленькими, отточенными крыльями. Они сбивались в стаю и собирались к отлету. Маленькая' круглолицая девочка, глядя на них, вспомнила стишок, который выучила в школе: «Ласточка с весною в сени к нам летит». В их доме, в сенях, было ласточкино гнездо, и недавно оно опустело. Но круглолицая девочка знала, что птицы собираются в отлет и скоро улетят, а весной вернутся. Ласточка действительно вернулась в сени знакомого дома, в малень­ кое гнездо, приклеенное в незаметном месте. Вернулась с весной. В тот самый день, когда в дом, приютив-ший ее, вошла смерть. И снова мы подолгу молчим, сидя за столом с моей любимой тетуш­ кой. Я вдруг чувствую, что время, реальное сегодняшнее время, уходит, ускользает от меня: день, вечер, утро ли — не знаю. Ласточка прилетела утром. И маленькой девочке стоило великих трудов усидеть за партой до последнего урока — так хотелось погля­ деть, как будет устраиваться гостья.