Сибирские огни, 1985, № 5
торопиться? Суета и вечные неотложные дела ушли, остались в сторо не и совсем не тревожат — день-то сегодня особый. Старого дома, в котором жил Илья, не сохранилось, давно уже раскатали его, а бревна пошли на столбы для оград, на погреба и на разную другую хозяйственную нужду. Не найти тебе зарубок, которые вырубил Илья топором, уходя на действительную службу. На поветях, в сенях и даже в бане на полке оставил он по-мужицки широкие, раз лапистые буквы своего имени. Груня над ним больше не смеялась, намочила слезами любовно вышитый платок и сунула, таясь от людей, в карман Илюшеньке — только так называла она его теперь. Служить он попал в кавалерию. В военкомате чуть не со слезами просился, да и куда ему еще было проситься, деревенскому парню, выросшему в семье, где без памяти любили лошадей, где мужики из давна гоняли ямщину до самого города Томска. На бичике жили, как говаривали в старину. Где-то далеко от родных мест шла солдатская служба. Падала от удара шашки лозина, воткнутая одним концом в землю, чистился и хо лился боевой конь, дружный топот копыт оглашал проселки, и на этот топот, когда он раздавался возле какой-нибудь деревушки, выходили бабы и девки, вприпрыжку неслись вездесущие пацаны, сверкая поре- павшими пятками. А в родных местах, в родной деревне ждала Груня, боясь лишний раз сходить на вечерку; не приведи бог дать повод для злых языков — не молчали, надо сказать, тогда языки, замечая за дев кой оплошность. Но все сложилось хорошо. Илья вернулся, а Груня его дождалась. И по давней, предками заведенной, традиции свадьбу, о которой дого ворились, решили играть осенью. Наверняка им виделись горячие кони в лентах, наверняка им слышался дробный перезвон колокольчиков, изба, набитая гостями, и гул широких половиц, прогибающихся от пляса. По телевизору теперь часто поют одну песню, в которой есть та кие слова; Какой мы были бы красивой парой, Мой милый, если б не было войны... У меня застревает в горле комок, и я начинаю чувствовать вокруг себя пустоту. Длинную бесконечную пустоту. Так в страшном сне, па дая в глубокую, темную яму, которой нет конца, пытаешься за что-то зацепиться, но летишь, летишь, обливаясь потом и вздрагивая от стра ха, пока не проснешься. Я размахиваю в пустоте руками и с отчаянием думаю: «Лучше бы вы нарушили дедовскую традицию, лучше бы вы не ждали осени. Играли бы свадьбу, бросали на этой земле свое семя, и как можно быстрей, быстрей, ведь времени вам осталось совсем мало!» Но я умен задним числом — они-то этого не знали. Мне иногда кажется, что мы с ними два конца одной памяти. Я вижу их, вижу так явственно, зримо, словно стою в жаркий июньский день перед старым сельсоветом, на крыльце которого распоряжается приехавший из района пожилой офицер. Уже с брюшком, отупевший от бесконечной возни с бумагами и списками, от бабьего воя, от песен, от взвизгов гармошек, он устало прижмуривал глаза, смотрел на раз ношерстную толпу народа, раскинувшуюся перед сельсоветом, и, навер ное, не в силах уже больше смотреть, поднимал взгляд вверх, к коло кольне бывшей церкви, где размещался с тридцатых годов клуб, и на чинал шевелить губами. Много повидавший военный человек, он, пожалуй, лучше всех собравшихся понимал, что их ждет. Вот опустил взгляд, и вдруг его тяжелое, усталое лицо дрогнуло, осветилось, какое-то подобие улыбки тронуло крупные, потрескавшиеся на жаре губы. Он увидел, как толпа раздалась, образовала круг и в этом круге появились двое. Словно дунул ветерок и слегка раздернул 62
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2