Сибирские огни, 1985, № 5

Михаил Щукин ГДЕ ТЫ, ХУТОР ВЕСЕЛЫЙ? Рассказ Закрою глаза и вижу старую фотографию. На резком, лихом ветру развевается грива горячего скакуна, весь он — в порыве, неудержима скачка, вперед, к близкой уже цели, куда направляет его твердая воля всадника, крепко сжимающего поводья. Занесена для смертельного удара острая сабля. Сдвинута на затылок кубанка, отвагой горят глаза. Я смотрел, и казалось, что сам лечу навстречу битве, что в моей руке зажата острая сабля и от меня убегают невидимые враги. Ма­ ленькое сердчишко отчаянно стучало, заходилось от восторга и упоения, какие испытывал только в нашем стареньком клубе, когда там показы­ вали кино про войну. Фотография эта, поблекшая, выцветшая, с желтыми разводами по краям, была вставлена в маленькую деревянную рамёшку и висела в переднем углу бабушкиной избы рядом с иконами. Мне говорили, что это мой дядя, который погиб на фронте. Он но­ сил богатырское сказочное имя Илья. Тогда я еще не знал, что такое смерть, не знал, как умирают люди, и пугался, если бабушка, стоя на коленях перед иконами, прекращала неразборчивую скороговорку молитвы, и голос ее начинал ясно и четко выговаривать; — Кровиночка моя, ласточка! В каких чужих краях твои косточки?! Положили тебя в яму необмытого, неоплаканного, в шинели заверну­ того, ни креста тебе, ни гроба не выстругали... Звенел и рвался бабушкин голос, становился непохожим и страш­ ным; я пугался, забивался в самый дальний угол печки, где пахло теп­ лом и сухими пимами, и с еще большим страхом видел, как бабушка, отвернувшись от икон, тяжело, размашисто крестится широкой рукой на старую фотографию в деревянной, рамке. Я не любил, когда она начинала причитать и креститься на фото­ графию, я любил лететь на коне вместе с всадником. А все-таки жаль, что кончайся детство и сказки. И смотрел я на фотографию, еще сильнее выцветшую и пожелтевшую, уже другими гла­ зами, знал по рассказам, что конь, и сабля, и кубанка нарисованы на картоне. Стоял тот картон в городе, на площади под дощатым наве