Сибирские огни, 1985, № 5

Мы не сводим глаз с крупного, сурового лица Кайчи, освещенного пламенем дырявой железной печурки. Особенно притягивает рот , сказительницы — глубокий, темный, за рядами крепких белых зубов. Оттуда временами появляется крупный красный язык, облизывает толстые губы и исчезает в темноте рта. Сказание продолжается, н никого не удивляет, что из темной глубины звучат такие точные, свер­ кающие, драгоценные слова. Нам уже кажется, что Кайни не человек, не такая, как все, что нет у нее крови, которая может пролиться, нет души, которая может прерваться — она сама из тех сказаний, которые живут в ней. Кайчи запечалится — мы печальны, разгневается — нас сжигает гнев, она воодушевлена — мы ликуем, а если призовет — вста­ нем как один!.. И не раз кто-то, отвернувшись, чтобы его не видели, сма­ хивал рукавом непрошеную слезу. Дрова давно догорели в печурке, вода в ведре подернулась льдом, в углу от мороза замычал теленок, а мы ничего вокруг не видим и не чувствуем. А когда возвратимся домой, ох и крепко же достанется нам от матерей: «Что это за ребенок! Где ты пропадаешь ночью? Скучает по тебе талиновый прут! Завтра выдеру!» Пускай, можно и потерпеть... А все же хороший это был обычай — не наказывать ребенка вечером или ночью. Мать поругает, погорячится, а к утру, глядишь, и позабудет или простит. Голос Кайчи нарастает, он дрожит, исполняется волнением, стано­ вится гулким, раскатистым. Лицо ее краснеет. И уже не слова это, а падающие с горы камни — они несутся вниз, подпрыгивают, сталкивают­ ся, раскалываются и увлекают за собой другие камни со склона. Слы­ шится звон мечей, хруст копий, острый свист стрел, громкое ржание коней, боевые кличи, возгласы, слышится тяжкий стон раненых: — Конская кровь в долине — глубиной до холки коня, богатырская кровь в той битве пролилась-поднялась до стремян. Горами лежат уби­ тые кони, курганами высятся тела богатырей... И вот, лук свой могучий, сделанный из рогов архара и оленя, начал батыр натягивать вечером и пустил на красном рассвете стрелу. Лук от выстрела вспыхнул, зады ­ мился, крылатая стрела ушла, пламенеѣ кованым наконечником. Но ударила она в голую грудь черного врага и сломалась, .точно попала в камень, коснулась открытой груди недруга и соскользнула, точно попала в зимний лед! И тогда два богатыря уцепились за воротники, вцепились в плечи, шесть дней борнэтся — вся земля огнем занялась, семь дней ломают друг друга — низ Луны загорелся. Когда падают, падают богатыри вместе, когда встают богатыри, встают вместе. Скалы - увалы растрескались, стали степями, равнины-долины • взбугрились, стали горами. Птицы улетели, бросая птенцов, звери убежали, бросая зверенышей. Стоящее дерево — стоя сломалось, лежащий валежник— лежа перевернулся. По широкой долине идут они, бодаясь как быки, по просторной равнине мечутся они, сшибаясь коленями как верблюды. В мягкой земле утопают до колен, в твердой земле проваливаются по щиколотку. Пыль земная поднялась до небес, облака небесные опусти­ лись на землю. Семь лет дерутся — никто не уступает, девять лет сра- жаются — ни один не сдается... Как нам хотелось быть похожими на батыра, у которого на креп- кой спине могли пастись пятьдесят косяков коней, а на широких плечах шестьдесят овечьих отар, на батыра, который встал на сторону обездо­ ленных, защитил правду и родину, одержал верх над захватчиком-вра- гом! Тогда бы мы этого фашиста ненавистного схватили бы за грудь, за горло и — раз! — опрокинули на свое колено,— д в а !— ударили об свою грудь,— три! — подняли, окунули в тучу грозовую и ударили бы его об островерхие скалы родного Алтая! Пусть до капли выльется . кровь его черная, пусть пропадут мысли его злые! Мы бы прах его I развеяли по песчинке, чтоб никогда не ожил, чтобы вновь не возродил- ся! И тогда наши отцы,- братья, дядья возвратились бы на родину, на Алтай и зажили вблъно и'прек|)асно: -гам, где есть сухостой, ЗиЛьі поставили, там, где травы гуёты, паслй бы оФой,' честно зѣрйботйнный