Сибирские огни, 1985, № 5

. улыбнулась и сказала: «Отнесите ее и больше не приносите. А то, не I дай бог, рассердится». ■ Однажды мы не нашли ни щепки. Сидели и дрожали в промерзшем аиле. Тут вбегает Тийин: «Нашел! Айда, притащим!» Мы выскочили. «А ну, распилим скорее,— прошептал Тийин,— это базыру от аила на- шей Кайчи. Завтра я приволоку из леса такую же жердину, никто и не , заметит!..» Слушать сказание — не значит только наслаждаться. Надо иметь терпение, уметь слушать и ждать. А рассказывать, конечно, еще труд- . нее. Надо быть рожденным для этого, надо не жалеть ни сил своих, ^ ни сердца. Нужен неустающий язык, неумолкающий голос. И чтобы согревать-смягчать его — необходим чай, «живой» чай из Чуй. И потому кто-нибудь из нас должен был приносить с собой хоть щепотку того «живого чая», воскрешающего голос Кайчи. Часто .нам не удавалось найти ни щепотки, и голос Кайчи спотыкался, сбивался со стройного хода или срывался в напряженные моменты сказания. Но вот в душе ее восходит древнее сказание, Кайчи закачалась, закивала головой, задвигала плечами, и речь ее прихотливо зачастила иноходцем, и в голосе ее зазвенела богатырская кольчуга, забренчала чекань подпруг, загремели удила, зацокали копыта об камни, засвистел горный ветер в густой гриве крылатого аргамака! Она уже видит, как быстрой молнией скачет батыр «по степи жел­ той, которую и сороке не облететь, по степи серой, которую и ворону не одолеть...» А как мощно, быстро, красиво мчится молодой воин! — Скачет^ он чуть медленнее пули горячей, летит он чуть быстрее птицы летящей. Конь его, перемахивая большие моря, кончик хвоста не замочит, перескакивая горы высокие, краешком копыта их не. заденет! Предстоящий путь воина не страшит, пройденный путь — память его не отягчает. Лета приход он чувствует по теплу на плечах, о приходе зимы узнает по куржаку на вороте... Заиграл батыр на дудке, песню запел, и полетели за ним тучами живыми птицы, гнезда свои оставив, побежали звери стаями густыми, норы свои побросав. От песни его прекрасной трава на камнях расцветает, от слов его звонких листьями свежими покрывается голый сухостой... «Эх, если б я был этим, батыром! Ну, хотя бы скакал с ним ря­ дом!» — горячо думает каждый из нас. Я поныне слышу во сне голос Кайчи, вижу аил Кайчи... Село наше тогдашнее — горстка избенок без кровель, с крышами дерновыми, поросшими густым бурьяном,— стояло посреди ровной голой долины рядом с чередой древних курганов. У каждой избенки — островерхий аил, крытый пластами лиственничной коры, отпавшей от сухих деревьев. Рядом с аилами — шестигранные тесаные коновязи. В центре села, в окружении избушек — длинный скотный двор. Его поставили тут после организации колхоза, чтобы не подожгли кулаки. На краю села — школа под красным железом. Вот и все. Жилья такого, какое было у Кайчи, больше в селе не было, да и потом я нигде подобного не видел: избенка и аил были поставлены вместе. Представьте — изба в четыре стены, а вместо сенок — аил. Труд­ но сказать, что хотел выгадать этим хозяин. Но понятно одно — строил он так из бедности, из крайней нужды. Теперь в хозяйстве не было мужской руки и жилье обветшало, прогнило. Да и у других сельчан дворы выглядели не многим лучше. Но мы, ребятишки, не видели тогда всей этой убогой бедности, нам не было до этого никакого дела. Мы сидели в самой богатой «золотой юрте с четырьмястами сорока че­ тырьмя гранями-сторонами», потому что здесь, у дыліящей «буржуйки» сидела наша Кайчи, у которой в лице.— огонь, в голЪве — мудрость, в душе — теплота и любовь...