Сибирские огни, 1985, № 5

КИМ поясом опоясался молодой батыр, зеленоватый стальной меч укрепил на поясе, черное, закаленное в огне копье укрепил за спиною, взял лук богатырский со ста зарубками и колчан, полный крылатых стрел. Потряс он уздою узорною, и, точно свет, возник перед ним вер­ ный конь... Сказание продолжается, ширится, разгорается как заря над тайгой, уносит наши ребячьи души в чудесный богатырский мир, светом вели­ ким зовет каждого: борись и победи, зло, всегда утверждай правду, будь справедливым, будь крепок духом и высок помыслом. Никто не шелохнется, не шмыгнет простуженным носом. Мы по­ забыли — кто мы, где мы, сыты или голодны, согреты или сжаты холо­ дом, здоровы или больны, радостны или несчастны.;. А всего-то какой- нибудь час назад мы были совсем другими. В темноте вечерней крались мы к аилу* старика Дьорпона, вглядывались зорко, прислушивались сторожко,— так крадется собака к сидящему суслику. Одно слово — в о ры . Да, да — воры! Но если поразмыслить — ■^ак ли это? Нам надо послушать Кайчи, нельзя, чтобы в этот вечер не зазвучали слова сказания, нам необходи­ мо вновь увидеть батыров, чтобы сердце замерло от восторга, чтобы встали волосы дыбом от страха, чтобы согрелась душа от прекрасных, высоких слов... Но в дырявом аиле морозной ночью не высидеть и пол­ часа. Нужны дрова. А где их взять, где найти эти проклятые, эти спа­ сительные дрова! Но надо найти, надо взять — хотя бы из-под носа Эрлик-бия — властелина подземного царства! Все до щепки подобрала зима, и в этот вечер нашими дровами могут стать только базыру — жерди, которыми придавлены пласты лиственничной коры к аилам, чтобы' не свернуло ветром. Только базы­ ру — больше брать нечего и найти негде. Суровые военные годы, трудные послевоенные... Село наше стояло далеко от леса, на себе не больно-то натаскаешь, а на лошади... Надо ли говорить, какие были лошади в колхозе и как они израбатывались! Правильно говорится: «Хорошо, когда дрова и вода — близко, а род­ н я— далеко»... Матери наши косят или снопы вяжут дотемна, а поздним вечером возвращаются в село, несут на спинах сухие разлапистые лиственничные сучья. Бредут они одна за другою, в сумраке похожие на огромные взлохмаченные пятна, бредут, качаясь от тяжести, не в силах вымолвить слова. Не одна надсадилась, износилась в молодые годы, постарела телом и душою из-за тех проклятых, но спасительных дров. Зимой председатель отряжал обычно старика Дьорпона для под­ возки дров. По надолго ли хватит бревнышка, соразмерного с силами старика и худой лошаденки! Хорошо, если продержишься хотя бы с не­ делю. А очередь на подвозку длинная, сегодня Дьорпон бросит брев­ ныш к о -сл едующ ее почти через месяц. И нет большей радости, чем получить у бригадира лошадь на целый день! Я помню: мать моя — и радостная, и расстроенная— бегает от аила к аилу, суматошится, выпрашивает у кого хомут, у кого дугу... Бедность, бедность... У нас нет даже веревки, чтобы приспособить ее как вожжи. Но в конце кон­ цов, с миру по нитке — упряжь готова, и мать уезжает по дрова. И нет ее целый день. Вот уже и вечер опустился, я выхожу за поскотину, долго-долго стою, вглядываюсь в темноту, вслушивакюь — не скрип­ нут ли сани... Жуткие картины лезут в голову — вдруг маму придавила лесина, вдруг лошадь шарахнулась и разнесла сани!.. Но вот мать выезжает из темноты — окоченелая, смертельно уста­ лая, голодная, и ее понурая лошадь вся в толстом куржаке. Мать при­ ехала поздно, потому что долго искала сухостойную лиственницу, нашла ее вверху, на склоне, куда ленивому не подняться, подрубила, свалила да еле выволокла на лошади с этакой кручи до саней. Потом долго рубила ствол на сутунки, потом сколько еще мучилась, из последних Островерхая крытая корой юрта,