Сибирские огни, 1985, № 5

Как-то само собой стало совсем просто за столом, все говорили, вспоминали, жены командиров разошлись и запросто покрикивали: «Николай Константинович, Николай Константинович, а как вы снима­ лись... а расскажите... а как вам удалось...» — Пощадите! Как на выступлениях! — отбивался, смеясь, Черка­ сов.— Ну да, не всегда удается. Вот я вам по секрету: уж как я старал­ ся насчет Алексея Максимовича, изо всех сил старался — ведь Горький, а?! Да, «Ленин в Октябре». Собирал, собирал детали — и сутулился, и покашливал — вот так ладонь ко рту приближал: кхе, кхе,— и бумажки жег в пепельнице. Ко всем, кто знал его, приставал: какой был, да вспомните какую-нибудь особенность, привычку. А что вышло? Особен­ ности вышли,' а человека нет. То есть Горького нету. Он покашлял глухо, приблизив особенным жестом ладонь ко рту, так что присутствующим померещился Горький, прижавший пальцем усы, поджег бумажку в пепельнице, вскинул молодую голову, развел руками: — Правильные частности еще не создают правильного целого, зерно надо искать. Но у меня там всего две сцены — мало! В кабинете Ленина и у постели Ленина,— мало, мало, не было возможности на­ катать образ, заставить поверить в него. Очень это опасно — вылезти на экран на две минуты человеком, которого всяк знает, представляет. Он минутку посидел, словно грустно осознавая это обстоятельство, но тут же опять взмахнул узкими ладонями и рассказал, как на съемках «Детей капитана Гранта», загорелся и обвалился мост над речкой, чуть не сорвав съемки. А потом все хохотали над тем, как на съемках того же Ледового побоища съемочная группа, измучившись от жары, перед трудными сценами решила отсидеться в прохладе киностудии. Подвез­ ли на машине, Черкасов, как был, в полном облачении, вылез из эмки, а вахтер потребовал пропуск. Пререкались, пререкались, нет — и все. Тогда Черкасов выхватил меч из ножен: «Какой пропуск, кнехт? Перед тобой великий князь Александр Невский! Ступай сюда, сейчас отрублю тебе голову!» Охранник и скрылся. «Скроешься! — подумал Петр.— Это же не человек, а стихия...» Актеры стали просить Черкасова исполнить мазурку старика По­ лежаева на одиноком его дне рождения — видно, часто он исполнял ее. Но Черкасов замотал головой: — Дайте мне побыть молодым! Я жалею, что Паганеля-то сделал пятидесятилетним, а ведь он моложе в романе, вот ведь какая глу­ пость. Это я по молодости, по молодости, ребята, я ведь еще ужасно молодой! — И он мигнул молоденькой актрисочке в льняных кудерьках, хлопавшей в ладошки и лепетавшей что-то про Пата и Паташона. Петр скосил глаза: ох, и смешливый, ох, и озорной был Черкасов, и, кажется, его кружило, захлестывало всеобщее признание. И мысли Петьки пошли выстраиваться в кацой-то красивенький рядок: «Ишь, бьет крылами, разбрызгивает славу, оплескивает ею окружающих». Что-то подобное думал он, счастливо глядя на Черкасова. Черкасов поймал его взгляд, кивнул заговорщицки: — Полковник,— приобнял он стул начальника школы, развернув­ шись всем своим пластичным телом.— Есть у меня к тебе . небольшая просьба. Давненько не видал я племянника. Отпусти-ка его на побывку ко мне на недельку! Петька замер. Начальник школы глаза выкатил: — Это невозможно. Совершенно. Время военное, приказ никого в увольнительную не отпускать. Даже если я разрешу, в городе его первый же патруль задержит. Никак не могу, извините... — Ну, о том нет нужды беспокоиться! Я в город его не буду от­ пускать. Пусть .у меня посидит, мы давненько не виделись. — Да и б-чанков увольнительных нету. У Петра упало сердце.